Примат воли

Отвечать на этот вопрос ни первый, ни, тем более, второй, не собирались. Идти они продолжали в абсолютном молчании, так что мне оставалось лишь строить догадки да упруго раскачиваться ногами и головой в такт шагам Копера. И так на протяжении всего пути.

А ночь между тем начала заполняться тенями. Это была не такая ночь, какие я знавал до своего расстрела – те ночи были заселены существами из плоти и крови. Нынешняя же, изменившая даже расположение звезд на небе, была иной. И жили в ней иные. Причем, иные – даже отлично от Копера. Тот, хоть и выглядел необычно, но все же был из плоти и крови, чего не скажешь об обитателях сегодняшнего сумрака. Они были смутные, темные, они летали, бегали, глухо урча и иногда повизгивая. Они наслаждались жизнью – своей жизнью, которая мало походила на жизнь обычных, материальных.

Справа, не спеша, но при этом достаточно быстро, нашу процессию миновал некто, похожий на бегемота с рогами оленя. Рога колыхались, словно резиновые. Этот не урчал, он утробно сопел. Нечто вроде: «Спакх! Сволочь! Спакх! Сволочь!». Может быть, «спакх» вырывалось у него при дыхании, но слово «сволочь» я расслышал отчетливо. И удивился.

Подобных этому рогатому бегемоту вокруг было превеликое множество. И небо тоже было заполнено стаями какой-то нечисти. А Доктор и Копер, не обращая на них никакого внимания, все тащили и тащили меня куда-то.

Лишь однажды еще за весь путь большеголовый открыл рот – когда перед нашей процессией остановилось нечто большое, расплывчатое – из породы тех, смутных, только гораздо больше – и, гребанув дважды землю ногой, загудело, изображая ветер в трубе. Глаза у этого нечто светились красноватым светом, руки оно воздело вверх и, показалось, закрыло ими полнеба.

– Вестник! – восторженно пискнул Копер. – Я ведь говорил тебе, Доктор, что этот раз – последний.

– Последний, последний, – проворчал Доктор. Не останавливаясь, он вытянул в направлении того, кого Копер назвал Вестником, кулак, сложенный «козой». С мизинца и указательного пальца сорвались голубоватые искры, быстро прожгли черноту ночи и ударили по глазам чудовища. То обиженно хрюкнуло и умчалось прочь, шаркая копытами, или что там росло у него на ногах. – Не время еще Вестнику появляться, – прокомментировал Доктор. – Даже если этот раз – последний.

И они, – а с ними и я, – двинулись дальше. Быстро, торопливо, ни на секунду не останавливаясь и не оглядываясь. Они были всецело поглощены дорогой, словно от того, как быстро закончится это путешествие, зависело наступление завтрашнего дня. Что ж, может, так оно и было. Я этого не знал.

Конечной целью нашего стремительного перехода сквозь ночь оказалось небольшое и с виду очень неказистое строение. Нечто из замшелого камня, просевшее и до крайности убогое. Крыша покосилась лет с полсотни назад, придав домишке вид залихватский и даже несколько кабацкий. Мерцающее окошко только подчеркивало это впечатление. Так матрос-забулдыга, выбравшись из трактира, весело и пьяненько подмигивает окружающим.

Перед дверью престарелого строения ходил человек. Он был высок и широк в плечах, но сильно сутулился, отчего казался гораздо меньше. Человек курил. Небольшой окурок, оставшийся от самокрутки, часто и ярко вспыхивал во тьме, освещая лицо, чем-то похожее на лицо индейского воина. Скорее всего, такое впечатление складывалось из-за обилия морщин, ровными стрелками изрезавших кожу лица. При красноватом свете окурка они разрисовывали физиономию человека причудливым узором теней, и от этого казалось, что на нее нанесли суровый военный раскрас ирокеза. Хотя, может, и не ирокеза. Неважно.

Доктор и Копер приблизились к человеку и остановились.

– Что нового, Страж? – поинтересовался Доктор.

– Ничего, – человек с окурком глубоко затянулся, осветив на время всю троицу и, слегка, меня. – Битвы сегодня не будет. Не время.

– Это точно? – резко уточнил Доктор.

– Шестая звезда упала за горизонт, – Страж пожал плечами, удивляясь, что находятся люди, способные сомневаться в его словах. – Раньше, чем через три часа, она не появится. Значит, исхода не будет. Битва не состоится. Время не подошло.

– В третьей плоскости оживленно, – заметил Доктор. – Призраки так и шастают.

– Правильно, – Страж кивнул, затянулся в последний раз и отбросил окурок. – Врата могут открыться за неделю до истечения Сроков. А за три дня они просто обязаны раскрыться. Вот призраки и выбрались на волю. Им тоже надо размяться перед Битвой. Хотя толку от них…

– Мы встретили Вестника! – встрял Копер. Голос его был визглив, и я догадался, что встреча с тем, смутным и большим – дело не совсем обычное.

– Не может быть, – спокойно возразил Страж. – Вестник должен появиться перед самой Битвой. До истечения Сроков он просто не сможет пройти сквозь Врата.

– Мы его видели! – еще более визгливо выкрикнул Копер.

– Действительно, это был Вестник, – задумчиво проговорил Доктор. – Рубиновый плащ, глаза Дракона. Ошибиться трудно. Это был Вестник.

– Шестая звезда упала за горизонт и поднимется только через три часа, – растерянно молвил Страж. – Сегодня первая ночь, когда призраки выбрались из Узилища… Это не может быть Вестник! Если только… Если только Лента Мебиуса не перехлестнулась!

– Перехлестнулась? – непонятливо переспросил Доктор.

– Да! Так оно, скорее всего, и есть, – человек с суровым лицом вынул из кармана кисет, быстро и ловко свернул цигарку, вставил в рот и закурил. Он заметно нервничал. – Но это значит, что процесс вырвался из предначертанного русла. Мы теперь не можем знать, что и когда будет. Даже Великие теперь бессильны что-либо поправить. Все сдвинулось. Битва может начаться раньше. Обязательно раньше. Исход произойдет до истечения Сроков.

– Это как же так?! – Доктор выглядел совсем неважно.

– Лента перехлестнулась. В ней теперь втрое больше витков, но каждый из них – втрое меньше. Законы, предсказанные Великими, перестали действовать. Исход может начаться уже нынешним утром.

– Доктор, если так, то что же это получается? – голос Копера сделался жалок и пискляв. Тонкие жилистые руки напряглись, стальной хваткой сдавив мое тело. Будь я живым, мне бы в этот момент стало очень неуютно. Но я был покойник, а покойников такие мелочи не беспокоят. Зато оба собеседника большеголового посмотрели на него с неприкрытым изумлением – им-то выражать эмоции ничто не мешало. – У нас же ни один из четырех бойцов не оживлен!

– До шести еще есть время, – успокаивающе заметил Страж. Получилось – как у заботливой сиделки, общающейся с больным, что на грани нервного срыва.

– Мы успели их всех собрать, и это уже хорошо, – кивнул Доктор. – Ничего не поделаешь, сегодня ночью придется хорошо поработать. К шести все четверо должны быть готовы. Если мы не успеем, то даже подумать страшно, чем все может обернуться.

Я испытывал странные ощущения. С одной стороны, слышал слова, которыми обменивалась троица, а с другой – до меня совершенно не доходил смысл беседы. Но ведь он был, этот смысл. И для Копера с Доктором, и для Стража имел огромное значение. Недаром все трое волновались, недаром напряглись сухожилия у большеголового.

Вместо того чтобы попытаться вникнуть в суть разговора, я перестал думать о нем вообще. Потому что вдруг увидел, как в чернильной вязкости неба появилось нечто – птица, не птица, зверь, не зверь; с крыльями, но о четырех лапах – и сорвалось вниз в крутом пике. И каким-то образом я легко понял, что целью ее полета являются мои глаза.

Живой разум отчаянно заметался в мертвой коробке черепа, не зная, что делать. Страхи жизни остались при нем, инстинкты – тоже. Разуму отчаянно хотелось сохранить глаза, но он не мог заставить – ни веки закрыться, ни рот – прокричать Доктору, Стражу или Коперу о том, что сверху падает опасность. Потому что разум – это то единственное, что осталось жить во всем моем восьмидесятишестикилограммовом теле.

А троица ничего, похоже, не замечала, взволнованными голосами продолжая обсуждать непонятные для меня темы – перехлест ленты Мебиуса, преждевременное истечение Сроков…