Славянское сердце

Густой ельник кончился – и перед ним открылась делянка с вырубленными и сложенными в небольшой аккуратный штабель молодыми соснами; но, самое главное – от делянки вниз шла дорожка, едва заметная под выпавшим снегом…. Отсюда тропинка может идти только к жилью! Господи, только бы хватило сил….

Куцый декабрьский день клонится к концу – ему надо поспешить! До захода солнца – от силы час, значит, ровно столько ему осталось жить – если он не доберётся до тепла…. На дорожке видны следы – значит, не далее, как сегодня утром, кто-то наведывался на делянку, забрать пару сосновых брёвен на растопку; сосна хорошо горит в камине! Тепло…. Как ему нужно сейчас тепло домашнего очага!

Ноги отказывают, он их практически не чувствует от колен и ниже – но тропинка и свежие следы на ней придали ему сил; ещё немного, ещё сотня, может быть, две сотни шагов – и он выйдет к жилью! К теплу…

Эти последние полторы сотни шагов дались ему особенно тяжело – через каждые десять – двенадцать он останавливался, переводил дух, собирал остаток сил – и вновь двигался вниз, к реке – шум которой он уже слышал… или ему просто казалось, что он слышит реку? В любом случае – с каждым шагом он все ближе и ближе подходил к жилью, и оставленные кем-то следы на снегу поддерживали в нём силу воли. Иногда ветер доносил до него запах дыма – и это лучше всего поддерживало в нём надежду на жизнь…

У него не осталось сил, чтобы обрадоваться – когда сквозь с каждым шагом редеющие еловые ветви он, наконец, увидел строения – чью-то усадьбу на окраине деревни. Жильё! Сарай, овин, дом со струйкой дыма над старательно побеленной трубой. Люди! Жизнь!

С трудом ему удалось преодолеть неистовое желание тут же броситься к этому дому и постучать в дверь – надо быть осторожным, в деревне могут быть немцы, могут – мадьяры, или, что ещё хуже – какая-нибудь полудикая, обезумевшая от пролитой крови «боевая группа» из галичан, босняков или хорватов. Поэтому спешить не стоит; надо, пожалуй, пройти по краю деревни и осмотреть её, оставаясь невидимым за стеной елового леса. Чей это дом с такими до боли знакомыми зелеными ставнями? Если это Турзовка – а, скорее всего, это именно так – то самым крайним домом на краю деревни, у склона поросшей густым ельником горы, был дом Фарника. Когда-то давно, ещё при Первой республике, Фарник состоял в местной ячейке компартии. Но прошло шесть лет – Бог знает, как всё могло измениться…

Да, это Турзовка – вон дом дорожного смотрителя, дальше, вдоль реки – большое белое здание мельницы, а за ним – сад, в глубине которого, у самого уреза воды, стоит дом, в котором они жили с матерью до того, как переехали к бабушке. И в который он вернулся за год до войны – исключённый из внешнеторговой академии, выброшенный из жизни. Тогда казалось – навсегда…

Деревня словно вымерла. На улице – ни одного человека, во дворах молчат собаки…. Народ затаился по домам? Может быть – сейчас такое время, что безопаснее не высовываться на свет Божий…. Во всяком случае, одно внушает надежду – вооруженных патрулей в деревне не видно, как не видно и техники – мотоциклов или грузовиков. Значит, скорее всего, немцев или мадьяр в деревне нет – если бы они были, собаки лаяли бы так, что он бы услышал этот лай ещё на подходе, задолго до делянки…

Темнеет…. Это хорошо, в сумерках ему будет проще пройти незамеченным в дом матери. Мама его ждёт – она всегда ждала его, откуда бы он ни возвращался…. Дома ли младшие братья – Ладислав и Виктор? В сентябре они так хотели пойти с ним…. Хорошо, что он тогда не взял их в отряд – ему и так за эти три месяца слишком часто пришлось хоронить мальчишек возраста его братьев…. Братья тогда записались в деревенский отряд самообороны – охранять мост через Кисуцу и железнодорожный переезд; на весь их отряд надпоручик Дорчак приказал выдать шесть старых «манлихеров» и ящик патронов, – для охраны моста вполне достаточно…

Он осторожно перелез через живую изгородь, не чувствуя, как колючки рвут его кожу – холод сделал его нечувствительным к таким мелочам. В окне горит огонёк – значит, дома кто-то есть…. Его ждут! Его ждут все последние три месяца – с того самого дня, когда он, нашив на рукав комиссарскую звезду, ушёл с отрядом в горы. Три месяца…. Какой мимолётный срок! В мирное время он бы даже не заметил его…

Дверь заперта – что ж, время нынче военное. Он трижды постучал по потемневшей от старости дубовой перекладине, прибитой поверх сосновых досок двери – прежде чем услышал настороженно-негромокое «Кто там?» Единственное, что он смог произнести пересохшими, обуглившимися от мороза губами – «Открой, мама! Это я»…

Дверь открылась – и на пороге возникла испуганная босоногая женщина в наброшенном на плечи, когда-то белом, а теперь желто-сером, полушубке, зябко кутающаяся в пуховый платок. Мама….

В этот момент последние силы оставили его – и, шагнув в жарко натопленную комнату, он изможденно рухнул на пол – последним усилием воли удержав в руках винтовку…

Необходимое отступление для белорусского читателя

Остановимся на несколько минут.

Эта книга – о жизни и судьбе мужественного и честного человека, Рудольфа Яшика, одного из наиболее ярких и талантливых словацких писателей середины прошлого века, прошедшего Восточный фронт, Словацкое национальное восстание, послевоенные политические репрессии – и сохранившего, несмотря на все тяготы и невзгоды, чистоту души, крепость духа, стойкость характера и верность идеалам своей юности; поверь, мой дорогой читатель, в те времена это было ох как непросто!

Но для того, чтобы каждому, кто возьмет эту книгу в руки, было понятно, в каких обстоятельствах и во время каких исторических событий жил наш герой – просто необходимо включить в ткань нашего повествования хотя бы общие сведения об истории Словакии середины ХХ века, о самых её трагических и одновременно самых героических страницах, о становлении Словацкого национального государства, о сотворении словацкой нации – выковавшейся в горниле Второй мировой. Без этих сведений книга будет неполной, а многое, о чем будет говориться на этих страницах – непонятным; это естественно, новейшая история Восточной Европы обычно очень мало интересует нас, белорусов. Поэтому я счел необходимым дополнить эту книгу краткими заметками об истории Словакии ХХ века – для того, чтобы читатель смог разобраться в том, о чём говорится в этой книге.

Территорию между Польшей и Германией на севере и Австрией и Венгрией на юге мы довольно долго называли Чехословакией; некоторые жители постсоветского пространства говорят так и сейчас, когда единой ЧССР уже двадцать пять лет, как не существует в природе, – и в общем, мы полагаем, что такой миропорядок и такое политическое устройство там было всегда. Тем не менее – такого государства НИКОГДА прежде в истории не было, впервые оно появилось на политических картах мира лишь в 1918 году, когда в Европе с треском рушились могучие империи – Германская, Российская и Австро-Венгерская.

Как известно, средневековая независимая Чехия (со всеми её Пшемыслами, Вацлавами и Карлами) утратила свой суверенитет и перешла под руку австрийских Габсбургов в самом начале Тридцатилетней войны, после битвы у Белой горы в 1620 году – на триста лет сделавшись частью Австрии; впрочем, и до этого территория Чехии входила в западноевропейское политическое пространство – достаточно сказать, что один из её королей, Ян I Люксембург, погиб в знаменитой битве при Кресси в 1346 году (во время франко-английской Столетней войны), сражаясь на стороне французов. Словакии же, как суверенного государства словацкого народа, вообще никогда не существовало – эта территория с конца IX века была частью Венгерского королевства, и как часть этого королевства, она вошла в состав Австрии – чтобы затем, вместе с ним же, в 1867 году получить автономию (государство официально стало называться Австро-Венгрия).

Прошу заметить – чехи и словаки никогда до первой четверти ХХ века НЕ ЖИЛИ В ЕДИНОМ ГОСУДАРСТВЕ. Более того, несмотря на официальную доктрину «чехословакизма», принятую на вооружение в начале прошлого века идеологами чешской независимости, факт остается фактом – чехи и словаки суть ДВА РАЗНЫХ СЛАВЯНСКИХ НАРОДА – несмотря на то, что их языки имеют много общего.

Увлекательную и познавательную историю чешского и словацкого «национальных возрождений» XVIII–XIX веков мы пропустим – желающие могут ознакомиться с трудами «будителей» в специальной литературе. Отметим лишь, что к началу ХХ века словаки и чехи, благодаря своим писателям и просветителям (в числе коих необходимо назвать Ф. Палацкого, П. Шафарика, Я. Коллара, создателя словацкого литературного языка Людовита Штура), уже чётко осознавали себя самостоятельными и самобытными НАРОДАМИ – причём народами славянскими, радикально несхожими с немцами и венграми, представляющими в Дунайской монархии Габсбургов правящие нации. И зерна пропаганды «восстановления чешской независимости», щедро разбрасываемые честолюбивыми политиками соответствующей национальности накануне Первой мировой войны, легли на благодатную почву…

Ничего поэтому нет удивительного в том, что многие чехи, не желая сражаться за интересы Австрии в начавшейся всеевропейской «мясорубке», сдавались в плен – иногда целыми полками, под медь полковых оркестров и с развевающимися знаменами. Также ничего удивительного нет в том, что политические руководители Антанты благосклонно встретили рождение Чехословацкого национального совета, созданного в разгар войны Томашем Масариком, Эвардом Бенешем и Миланом Штефаником в Париже – куда оные политические деятели Австро-Венгрии благоразумно свинтили накануне и в первые месяцы войны (принцип «Разделяй и властвуй» ведь не вчера придуман!). Масарик со товарищи решительно поставили на Францию – благо, профессор Масарик, будучи масоном, повсечасно встречал со стороны своих единомышленников во французском правительстве благосклонное участие. Русофильских же чешских политиков, не бывших столь дальновидными (и посему оставшимися на Родине) – Карела Крамаржа и Алоиса Рашина – австрийская полиция, несмотря на их депутатскую неприкосновенность, арестовала, а австрийский суд приговорил, на всякий случай, к смертной казни; кстати, этой же участи не избежали и коллеги Бенеша по анти-австрийскому «подполью», организованному им перед эмиграцией – Вацлав Клофач, профессора Гербен и Шайнер. И пока Масарик на пару с Бенешем окучивали западноевропейских и американских политиков на предмет разного рода послевоенных льгот и преференций «угнетенному чешскому народу», австрийская полиция старательно расчищала для этой «сладкой парочки» политическое поле на Родине.

28 октября 1918 года случилось неизбежное – министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Андрашши объявил о намерении своего государства сложить оружие и начать переговоры о перемирии. В этот же день Чехословацкий национальный совет (к тому времени уже признанный Францией, Италией и Великобританией, и имевший в своих руках – чисто номинально, разумеется – вооруженную силу в лице «чехословацких легионов») объявил о независимости Чехословакии – а 30 октября Словацкий национальный совет заявил об отделении Словакии от Венгрии. Понятно, что оба эти «Совета» были мутными лавочками из случайных людей, которых никто никогда не выбирал – но в момент крушения старого мира десяток ловких авантюристов могут, при наличии определенной воли, беспредельной наглости и безграничного честолюбия, свернуть горы – история российской Февральской революции тому наглядный пример. К тому же эти люди яростно махали перед толпой бумагами о признании их «контор» со стороны Антанты – что, в общем-то, и было на тот момент подлинным ярлыком на княжение в де-факто ставших бесхозными австрийских владениях.

Как и в случае с Россией, главные мятежники и ниспровергатели «австрийского гнета» – Масарик и Бенеш – прибыли в Прагу уже после произошедшего ниспровержения Габсбургов, что, впрочем, ничуть не помешало им по-хозяйски занять кабинеты в Граде. Масарик объявил себя президентом, Бенеш – министром иностранных дел. Поскольку за спинами этих людей маячили штыки Антанты – шансы всех остальных претендентов на Главное кресло в Пражском Граде автоматически уменьшались до нуля. Официально Томаш Гарриг Масарик возглавил Чехословакию только 29 февраля 1920 года – но это уже не имело никакого значения. Имело значение лишь то, что тщанием его и его министра иностранных дел Эдварда Бенеша на Версальской мирной конференции были официально закреплены и утверждены границы Чехословакии – именно те границы, которые через двадцать лет станут причиной её гибели…