Страница 78 из 147
Заканчивались сроки, и уходили на волю клиенты исправительной системы. Ушёл Витя Шайда - Шмыгло из Каменск-Уральского, ушли Саша Костоусов и Боря Максимовских - Макс. Готовился к освобождению Балда – ему тоже скостили несколько месяцев.
Проводы друзей обставлялись определённым ритуалом. Спиртного в колонии было не достать, а вот чай имел хождение. Приобретали обычно плитку или две, заваривали бадью чифира, в зависимости от количества провожающих, садились вокруг неё где-нибудь в укромном месте и пили. Признаюсь, лично я никакого удовольствия от этого не испытывал, но традиция есть традиция.
Так провожали всех корешей. Провожали со слезами на глазах, давая обещания обязательно встретиться на свободе.
* * *
С некоторого времени наш отряд – полагаю, что не только наш – захлестнула мода на генитальные прибамбасы. Раньше, когда я слышал выражение «получишь ты от х…я уши», считал его просто фигурой речи, ну, примерно, как дырку от бублика. Но, как выяснилось, уши были: вытачивали из плексигласа шары, шпалы, полумесяцы и через надрез вставляли под кожу полового члена, перебинтовав и предварительно щедро засыпав рану стрептоцидом. Благо, этого порошка было навалом во всех аптечках колонии.
Два наших кореша тоже решили достойно подготовиться к освобождению, чтоб там, на воле, до глубины души поразить подружек своими сверхчеловеческими возможностями. У одного операция прошла блестяще, и некоторое время спустя он с радостным гоготом колотил елдой по краю эмалированной раковины, приговаривая:
– Вот увидишь, Владик, когда выйду да засажу ей, долго она будет между ног заглядывать: ни чёрт ли там был, ни рога ли оставил…
Другому повезло значительно меньше, точнее, не повезло вовсе. Конечно, вставлять в член инородные тела можно…но осторожно: с соблюдением всех норм и правил стерилизации и дезинфекции. Но не случилось. А случилось – напротив – сильнейшее воспаление.
Прежде, чем обращаться к врачу, собрали консилиум. Вердикт сообщества был неутешителен: х…я придётся лишиться:
– На лепил надежды нет: вон Лаптеву палец оттяпали. И ты готовься…
Анфия Ивановна оптимизму не добавила. Когда пострадавший, обливаясь холодным потом, бледной хризантемой предстал пред её ясные очи, доктор, едва кинув взгляд на очаг воспаления, завила однозначно:
– Отрезать, чтоб не мучился…
Больной без чувств рухнул на кушетку – даже наркоз не понадобился…
* * *
Как раз в это время я в очередной раз попал на больничку. Надо сказать, что за всё время отсидки полежал я там раза три-четыре. И всё по одной и той же причине: сначала перед глазами мелькали мушки, потом начиналась жуткая головная боль…
Пока мог – терпел, но во время одного из приступов, когда мучение стало невыносимым, отправился к врачу. Оказалось – зашкаливает давление. Мне прописали горячие уколы – хлористый внутривенно – но это не помогло. Тогда перешли на магнезию внутримышечно. Кто пробовал – не забудет никогда. Кто не пробовал – лучше не надо. Эффект феерический: будто тебе со всей дури дали дубиной по заднице…
Но сейчас – не об этом.
Как раз тогда в ИТУ№2 происходила глобальная перестройка. Не та, с большой буквы «П», после которой страна до сих пор не может толком оправиться, а вполне себе настоящая: старые деревянные здания сносили и на их месте возводили новые кирпичные корпуса. По такому случаю больничку уплотнили, и всех пациентов поместили в одну большую палату площадью метров сто, не меньше, так, что она стала напоминать госпиталь времён Великой Отечественной войны.
Каждое утро группа врачей, возглавляемая Анфией Ивановной, проводила обход, попутно давая какие-то указания хорошенькой медсестричке с пачкой историй болезни, которую она держала на сгибе левой руки. В палате стоял ровный шум: кто-то кашлял, переговаривался, брякал посудой, скрипел пружинами кровати, шуршал газеткой – но только до того момента, когда очередь доходила до нашего членовредителя. В одну секунду в помещении устанавливалась абсолютная тишина – даже мухи замирали, а все взгляды устремлялись в сторону кровати, на которой страдал от собственной дури, не побоюсь этого слова, эксклюзивный больной.
Как сейчас вижу: Анфия Ивановна приподнимает одеяло, совершает какое-то неуловимое движение, затем склоняется к пациенту и что-то шепчет ему на ухо. Тот, бледный от страха и мокрый от пота, таращится в потолок, а потом вдруг начинает безудержно хохотать, да так заразительно, что вместе с ним хохочут врачи, хохочет хорошенькая медсестричка, хохочет вся палата. Затем, как по команде, все затихают. Анфия Ивановна снова приподнимает одеяло, снова запускает под него руку. Уже оклемавшийся больной подзывает её согнутым пальцем, и когда доктор склоняется над ним, что-то шепчет ей в ответ. Теперь хохочет уже она, а вместе с нею – и вся палата...
Кстати, а жизненно важный орган-то Анфия Ивановна спасла…
* * *
Надо сказать, что за все пять лет помню только три случая смерти на нашей зоне. Точнее, один из них произошёл в следственном изоляторе – за забором.