Код Гагарина

– ... Я думаю, не надо спрашивать, каким образом ты убедила ее встать и пойти? – несколько риторически поинтересовался я.

– Не надо, – подтвердила Таня. – Это сложно объяснить. И вообще я вычеркнула ее из нашей жизни. Надеюсь, навсегда... Поехали домой, Маскаев. Я устала. Очень устала.

– Чуть позже, – сказал я, когда мы вышли на улицу, в сумерки Угольного переулка.

– Когда позже? – насторожилась Таня. – А разве не прямо сейчас?

– Завтра утром первым же автобусом, – сказал я.

– Почему завтра?

– Осталось одно дело, – сказал я.

– Мне вот твои дела... – начала было Татьяна, но я как мог убедительно заговорил и в конце концов настоял повременить с отъездом домой еще на несколько часов.

*  *  *

... Почти в полной темноте мы добрались до Рождественки – практически до того самого места, где пару дней назад Эльвира и я едва не впали в панику, когда воображение рисовало (по крайней мере мне) всадников Апокалипсиса в небе. Сейчас на берегу Оби – того места, где она начинала свое течение – не было ни души. Освещая себе дорогу светом фонаря, мы пробрались через высокую траву к лодочной станции.

– Надеюсь, ты не собираешься угонять лодку? – шепотом спросила Таня.

– Именно это я и собираюсь сделать, – сказал я. – Не бойся, я здесь уже был вчера, тут никто ничего не охраняет. Залезай через борт!

– Мы что – поплывем домой так? – последовал очередной вопрос, когда я оттолкнул простую рыбацкую лодку от берега и вставил весла в уключины.

– Нет. Дел у нас всего на несколько минут.

Я устроился поудобнее на средней банке, отполированной до блеска чьими-то штанами, поставил рядом фонарь и погрузил весла в реку, с наслаждением заслышав негромкий плеск воды под носом лодки и лопастями. Ритмичное постукивание уключин навевало легкую ностальгию – я ведь вырос на больших реках. Волга, Лена, Обь...

Хаотичное покачивание лодки и усилившийся плеск волн сказали мне, что я добрался до майдана, где в хаосе круговерти смешивались воды Бии и Катуни. Берегов отсюда видно не было, они скрылись почти в полной тьме.

– Маскаев, я тебя боюсь, – серьезно сказала Таня.

– Не бойся. Смотри лучше сюда. Смотри внимательно, потому что ты этого никогда больше не увидишь.

С этими словами я вынул из рюкзака, в котором еще недавно лежала рука Кэсси Роузволл, предмет, обернутый в плотную бумагу, в какую обычно заворачивают металлические или деревянные детали.

– Что это? – спросила Таня и, когда я направил на этот предмет свет фонаря, негромко ахнула: – Неужели это... Он самый?!

– Именно, – сказал я.

– Как он у тебя оказался?

– «Ткачи» запихнули его туда, куда, думали, я не буду заглядывать – не успею или вообще не стану.

Я мог бы сказать, что пока Монин и Эльвира возились с колесами, я целенаправленно обшарил все укромные места в «хайсе». И, как оказалось, не зря. Под обивкой потолка новый тайник мне удалось обнаружить меньше, чем через две минуты.

Но я промолчал. И Таня молчала минуты три. Тишину нарушал только плеск волн под днищем лодки.

– Я не думала, что он... такой... Думала, выглядит совсем иначе.

– Я тоже не знал, как он выглядит на самом деле. И ведь никто толком не знает, кроме считанных единиц... И, самое главное – больше этого никто и никогда не узнает. Потому что не увидит.

С этими словами я выставил руку за борт рыбачьей лодки и разжал пальцы. Легкий плеск воды... И пусть меня назовут безмозглым идиотом, кретином и параноиком, но я был уверен – есть в мире вещи, которые должны оставаться лишь символами, не превращаясь в материальные объекты поклонения. Перефразируя известную книгу, не сотвори себе искушение. Оно не доставит спокойствия ни атеистам, ни верующим. Пусть уж в религии все будет как есть – на то она и религия, причудливо сотканная из легенд и мифов, которые должны оставаться лишь старыми страшными сказками.

– Маскаев... Ты понял, что сейчас сделал? – спросила Таня.

– Конечно.

Еще несколько секунд мы слушали биение волн.

– Знаешь... Я думаю, ты это правильно сделал.

– Я тоже на это надеюсь... Ну вот, теперь можно и домой.

– Конечно, – сказала Таня. – Пусти меня рядом, на второе весло. Я тоже хочу погрести, мне надо немного подвигаться. Холодно очень.