Бывший

Андрей с трудом разлепил тяжелые веки. Казалось, все тело налилось свинцом. В голове взрывались монотонные вспышки боли, приглушенные анестетиком. Увидел белый потолок, как в тумане, повернул голову и чуть приподнялся. Поморщился от резкой боли. В кресле, свернувшись калачиком и закутавшись в белый халат, спала Вероника. Андрей со стоном уронил голову на подушки, посмотрел на капельницу, на приборы у постели. И вдруг с облегчением понял, что все кончено. ВСЕ, МАТЬ ВАШУ, КОНЧЕНО!

- Ника... -  позвал едва слышно, смакуя ее имя на кончике языка, а она ту же глаза открыла.

Она вздрогнула и бросилась к его постели. Села на краешек, сжала его здоровую руку прохладными пальчиками.

- Андрюшка-а-а-а-а. Наконец-то.

И заплакала. Навзрыд, отчаянно, он ее голову к себе на плечо склонил и усмехнулся. Всегда ненавидел слезы ее. А сейчас приятно… по нему плачет. Да-а-а, по нему.

- Эй! Ну что ты? Живой я. Немного дырявый, но живой. Всего-то в плечо попали. Не смертельно. Все… тс-с-с-с… не плачь.

Ника подняла к нему лицо залитое слезами:

- Не только в плечо, Андрюш. Пуля, которая убила Кор... Владимира, прошла навылет и застряла у тебя под ребром в миллиметрах от сердца. Ты долго… очень долго в коме лежал. Несколько операций перенес. Никто не знал, выживешь ли ты. Просто ждали. Андрюша... господи... как же это все страшно. Я думала, что за это время сойду с ума.

Андрей прижал ее к себе, покачивая, словно убаюкивая.

- Его похоронили? - тихо спросил и голос слегка дрогнул.

- Да.

Андрей закрыл глаза. Они молчали несколько минут, а потом он снова заговорил.

- Там, перед тем как… как умереть... он назвал меня сыном.

Вероника напряглась. Приподнялась, посмотрела на Андрея, бледного как мел, с закрытыми глазами и потрескавшимися, сухими губыми.

- Ты его сын, Андрей, - тихо ответила она.

- Бред...

- Нет, это правда. Те документы, которые я забрала из твоей квартиры. Там было написано. Корецкий все нашел. Собрал по крупицам.

Андрей тихо застонал и поморщился.

- Не отец он мне. Те документы сжечь можно. Нет у меня ни отца, ни матери.

Вероника приподнялась.

- Ты, главное, не волнуйся, хорошо? Тебе нельзя сейчас. Потом об этом поговорим.

Внезапно Андрей засмеялся, истерически, с надрывом.

- Это он приказал меня убрать, а потом прибежал спасать, да? Можешь не отвечать, я и так знаю. Очень на него похоже. Только все равно не отец он мне и точка.

В этот момент зашла медсестра.

- Это что вы тут вытворяете? Вероника Алексеевна! Ну как же вам не стыдно. Почему меня не позвали?

Девушка в белом халатике грозно посмотрела на Нику, потом подошла к Андрею, потрогала его лоб.

- Андрей Сергеевич, вы как себя чувствуете?

Он усмехнулся.

- Живым. Болит все.

- Вы лежите, лежите. Вам вставать нельзя. Штопали вас часа четыре, а потом отхаживали оче-е-ень долго. Вы никого не узнавали, все время находились в беспамятстве. Может, обезболивающего, если так сильно болит?

- Нет. Спасибо.

Медсестра головой покачала.

- Не храбритесь, Асланов. Вам нужно обезболивающее хотя бы пару дней попить.

- Тогда я не почувствую себя живым, а болит, значит, не сдох еще. Вот вас как зовут?

- Нина Петровна. Вы не умничайте мне здесь. Я вам сейчас анальгин принесу и повязки сменю.

- Ниночка Петровна, мне бы вот это поснимать.

Он показал на провода капельниц.

- Рано еще. Тоже мне. Только что в сознание пришел. Вы еще выписку попросите. Олег Иванович, врач, который вас оперировал, он вам строго-настрого запретил шевелиться. И гостей поменьше принимать.

Андрей усмехнулся.

- Это не просто гость, Ниночка Петровна - это моя жена.

Сказал с нежностью, и медсестра улыбнулась, бросила взгляд на Нику.

- Хорошая у вас жена, Асланов. Все время около вас дежурила, ни на секунду не отходила. Вы ее не обижайте.

- Не обижу. Знаю, что хорошая.

- А теперь мне нужно вами заняться. Ваша жена должна подождать за дверью.

Когда медсестра закончила накладывать повязки, и вышла из палаты, Андрей закрыл глаза и судорожно сжал руки в кулаки.

Постоянно думал о взгляде Коршуна… остекленевшем, устремленном в небо. И постоянно одна и та же картина - вот он закрывает Асланова собой, оседает на снег и тихо шепчет: «сын».

- Твою мать, а... -

пробормотал Андрей и стиснул зубы. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Только не тоски по Коршуну. Более того, не ожидал, что будет испытывать боль оттого, что Владимира больше нет в живых. Но больно было. И Андрей не понимал, почему. Точно, не после того, как он узнал от Вероники о невероятной правде. Больно стало гораздо раньше, когда понял, что Коршунов мертв.