Страница 35 из 47
Я умылась, как следует прополоскав рот, но задерживаться дольше было неосмотрительно, кованные петли мощной дубовой двери скрипели под напором непрекращающихся ударов, и вышла.
— Нужно срочно показать тебя лекарю, Кайла, — хриплым от волнения голосом, сказал Бьерн.
— Не нужно, я в порядке, — ответила я, но муж подхватил меня на руки, стремительно покидая ресторацию. — Правда в порядке, милый, — шепнула я на ухо, — просто я беременна.
И вперилась взглядом в его лицо, вбирая в себя его реакцию, чтобы как-нибудь потом, с удовольствием перебирать воспоминания, будто жемчужины на любимых бусах, и наслаждаться гаммой эмоций, сменяющих друг друга на родном лице: неверием, робкой радостью и ничем не замутненным счастьем.
— Правда? — всё еще не веря спросил Бьерн.
— Да, — ответила я, растворяясь в любимых объятиях.
И мне хотелось бы сказать, что потом была самая страстная ночь в моей жизни, но увы и ах, Генрих все же немного опасался за моё здоровье, вполне оправданно, и всё же она была лучшей поскольку была наполнена пленительной негой, невероятной лаской и истинной любовью.
Занялся рассвет.
Генрих, невзирая на все мои попытки соблазнить его, держался стоически:
— До тех пор, пока лекарь, которому я доверяю, не скажет, что это не чревато последствиями для тебя и малыша, думаю, стоит воздержаться, — в очередной раз отрезал супруг, пресекая мои поползновения и отстраняя руки, сражающиеся с завязками от кальсон.
И пусть его забота меня тронула до слез (демоновы гармоны) отказываться от сладкого на протяжении всего срока беременности, я не собиралась. Едва несмелые лучи зимнего солнца ласково поцеловали мои щеки, я открыла глаза и с наслаждением потянулась. Пользуясь тем, что со сна у мужчин наличествует утренняя бодрость, я стала неспешно и с наслаждением целовать теплую кожу, вдыхая родной аромат штормового моря.
Я царапала короткими ноготками мощные плечи, скрученные из тяжелых, рельефных мышц, наслаждаясь сонной реакцией бессознательного тела, где светлые волоски, покрывающие широкую грудь, приподнялись, реагируя на осторожные ласки. Обводила языком плоские соски, зацеловывая темную дорожку к сокровенному
Бьерн удивленно распахнул глаза, шокированный тем, что творю, лишь тогда, когда изнывающая и скользкая от соков, возбужденная запретными ласками, я оседлала его твердый член, вбирая в себя всё его мужество и не скрываясь боле в голос застонала:
— О женщина, Коварство тебе имя, — хрипло, то ли со сна, то ли от возбуждения, проговорил супруг. — Я думал ты мне снишься.
И попытался осторожно снять меня с себя, но лишь сильнее насадил влажную плоть на свою твердость.
— Ох, — зашипела я, лишаясь дыхания от наслаждения, — продолжай сопротивляться, моя любовь
Он рассмеялся, вторя мне и продолжил наступление, уже осознанно и с чувством, доводя меня до неистовства, лишая воли и приводя к обрыву, но задерживая на грани наслаждения, продлевал муку. Его пальцы ласкали мою грудь, ставшую вдруг невероятно чувствительной, сминали твердые соски, слегка прокручивая податливую плоть, оттого ощущения были острее и слаще.
Я царапала его предплечья не в силах понять, чего больше хочу в это мгновенье: продолжения сладострастной муки или долгожданной капитуляции. И вот момент наивысшего наслаждения настал, и я билась в руках любимого, словно пойманная в сети хищная птица, желающая свободы немедля.
Генрих продолжал изливаться, вминаясь в меня сильными толчками, его лицо несло печать экстаза, когда мощный, ледяной шторм обрушился на меня, выворачивая внутренности стужей. Крошечные, колкие снежинки завертело, завьюжило над нашим ложе
Витки брачной вязи закололо и льдом, и огнем, посылая странный, ни на что не похожий импульс в глубину застывшего медальона, цепь накалилась, а кулон, наоборот, обжигал стужей, не причиняя, впрочем, мне никакого беспокойства.
Я поймала удивленный взгляд глаз любимого, в которых плескалось обжигающее пламя, меняя янтарный цвет радужки на огненный. Горячие руки прижали меня крепче, защищая от происходящего и отпуская яростную стихию, встречающую холод — огнем. Наши медальоны вспыхнули, посылая ударную энергетическую волну: меня обволокло стихией Генриха, горячей, пышущей жаром, а его — моей, охлаждая раскаленную сущность любимого.
А спустя миг всё вернулось на круги своя, оставляя после себя запах серы и грозового неба, наши же силы вернулись в свою обитель, до следующего раза.
— Что, жнец подери, это было? — спросила я. — Ты в порядке?
— Никогда еще не чувствовал себя лучше, — ответил Генрих, обеспокоенно вглядываясь в моё лицо. — А ты?
Я прислушалась к себе, ожидая очередного сюрприза, но впечатление было такое, что последние пару демов я провела на горячих источниках, вкушая лишь полезную пищу и отдыхая вдоволь: — И я.
— Надо покопаться семейной хронике, но что-то такое я вспоминаю, о парных Хагалаз, о пророчестве и кажется компенсации сил, но точно не помню. Ты можешь его снять?
— Нет, я пыталась несколько раз.
— Больше не пробуй, дополнительная защита тебе не помешает, а то, что артефакт принял тебя как хозяйку — факт. Ну что ж, пора собираться, надеюсь ты готова блистать на коронации? — хищно улыбнулся Генрих.
— Кстати об этом — начала я.
Я прекрасно понимала, что мне просто необходимо отправиться в столицу, принять венец и быть рядом с супругом, но у меня были не оконченные дела в Вестхолле: мне нужно обязательно передать дела, собрать вещи, попрощаться с девчонками и Фальком, и самое главное — узнать согласится ли разделить со мной дальнейший путь Фенрир?
Спор был долгим, Бьерн находил массу причин, почему мне необходимо быть подле, от безопасности до светских приличий, но я убедила его контраргументом, и он сдался:
— Не в моём характере оставлять дела не оконченными, я буду мучиться и переживать, а сейчас для меня это, мягко говоря, не полезно. Обещаю быть осторожной и беречь нас изо всех сил.
Мы расстались у портала, пообещав друг другу скорую встречу и, хотя Правящий настаивал на охране, я отказалась. Не потому, что была слишком самонадеянна или высокомерна, а просто потому, что те, кому Генрих мог доверять, (а таких было не много) были нужнее ему там, в террариуме с ядовитыми змеями, а я обойдусь преданным мне Волком, и буду благоразумной и рассудительной.
Впрочем, как всегда.
Лино* — перехлестье дорог формирующее правильную гексограмму.
Глава 27.
Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было.
Моё желание поговорить с Фальком, не стало для него сюрпризом.
Мне с трудом удалось остановить поток поздравлений, и дабы прервать реки патоки, от сладости которых мне сводило зубы, спросила:
— Полковник, — обратилась я к получившему пару унов назад Атто повышение, — в вашем роду случайно оракулы не отметились?
Клан снежных барсов, что был довольно закрытой и сплоченной общиной, стяжал славу средь стран Кватры благодаря женщинам рода, имеющих редкий дар провиденья. Их предсказания были редки, но точны. К вящему неудовольствию правителей, женщины рода были защищены от работы на государство тайной доктриной, подписанной еще во времена Великих, и лишь когда Стоунхельм ожидала катастрофа, оракулы делились увиденным, и используя своё право жить обычной жизнью — вновь уходили в тень.
Более двух сентов у Снежных не рождались девочки с даром, стали поговаривать, что теперь возможностью вещать обладают и мужчины, а у Фалька мать как раз была из клана Барсов, чем Жнец не шутит.
— Нет, Вулф, — по привычке ответил Атто, но вдруг спохватился и исправился, впрочем, в тоне его было больше ехидства, нежели подобострастия, — простите Ваше Величество.
— Бьерн или МакКайла, — ответила я в том же тоне, — какие чины между своими.
Фальк хмыкнул, кивнув, и продолжил: