Страница 35 из 159
Хаген порылся и нашёл в плейлисте Lose Yourself Эминема. Сделав звук погромче, он завёл двигатель.
— Что ж, раз у меня не было входной музыки, будет хотя бы выходная, — сказал Хаген, выруливая с улицы.
Как в продолжающемся сне он доехал до дома, где едва смог подняться по ступеням, ведущим в его апартаменты. Ввалившись в комнату, он зажёг свет и привалился плечом к стене. Нога разболелась ещё сильнее. Надо было добраться до ванны: найти в аптечке обезболивающие, что остались после маминой болезни.
— Так! — он подбодрил себя, как Очоа на тренировке. — Соберись! Хватит страдать. Ты победитель или кто?
Прихрамывая, он прошагал до ванной комнаты. Долго стоял перед раковиной и плескал на лицо холодную воду. По идее, надо принять душ, смыть пот и кровь. Сначала засомневался, не отложить ли на завтра, но тут же одёрнул себя: «Я всю свою жизнь откладывал на завтра. Хватит!»
Кряхтя и постанывая, разделся и встал под струи воды. Так как места, куда бил Гонсало, и без того горели, Хаген понижал температуру до тех пор, пока вода не стала настолько холодной, что слегка заглушила боль. Хаген, который даже в жаркое лето натягивал на голову шапочку, как советовала мама, вдруг осознал, что принимает ледяной душ. В голове промелькнули и бесследно испарились мысли о простуде, менингите, пневмонии и прочих болезнях от переохлаждения, полный реестр которых он заучил благодаря маме.
День полный сюрпризов.
Выйдя из душа, он, как мог, коряво приклеил на рану свежий пластырь, который отыскал в шкафчике в коробке с лекарствами. Запах фармакологии сразу напомнил дни, когда болела мама. Он так и не осмелился выкинуть ни единой её вещи. Даже полупустые упаковки с таблетками, которые предназначались для больных на терминальной стадии рака.
Отыскав там же обезболивающие, Хаген зажал одну пилюлю в кулаке и пошёл к холодильнику, чтобы чем-нибудь запить. На середине комнаты он вдруг остановился и огляделся. Нет. Сегодня точно какой-то день переоценки ценностей.
«Господи, как я живу? — подумал он. — Какой-то бардак, словно поселился на дне мусорного контейнера. Вдруг… Вдруг Лекса зайдёт в гости, что она увидит? Неужели вот это всё? Похоже, пока я на работе, здесь обитает какой-то бездомный!» При мысли о них Майка передёрнуло: бомжи явно были рассадниками всех известных и неизвестных медицине инфекций.
Окна квартиры были завешаны какими-то грязными тряпками, из-за чего тусклое освещение придавало комнатам ещё более унылый вид. Когда мама была жива, эти тряпки были шторами. Но без её заботы потеряли всякий вид. То же самое касалось и кухни: газовая плита выглядела так, будто пакистанцы из Tasty Dog жарили на ней свои тараканьи хот-доги. При маме пол блестел, при Хагене перестал отличаться от тротуара. Но тротуар хотя бы иногда подметали выпускники школы, выполняя общественно полезные работы.
Казалось, что без маминого надзора даже мебель резко рассохлась и покосилась. Куда-то вдруг делись все стулья, диван стал жёсткий, а на матрасе в кровати Хагена появилась вмятина, в которую он каждую ночь проваливался, как в яму…
Если Лекса увидит всё это, у неё сразу улетучится любое романтическое чувство! Если оно вообще было.
Хагену стало кристально ясно, почему к нему так презрительно относились окружающие. Это оттого, что он сам относился к себе как к дерьму. Разве это Горецки заставлял Майки всегда смотреть в пол и отвечать каким-то бубнежом под нос? Разве это злые дети накидали полную комнату мусора? Разве это дядя Питер, который видел на войне реальную смерть товарищей, заставил Хагена бояться даже тени ветки за окном?
Странно, что все эти мысли навалились именно сейчас. Когда одержана очередная победа, когда девушка, которая казалась недостижимой мечтой, только что вытирала его кровь. При этом не морщилась, а выражала истинную заботу. Почти… как мама. Почему именно сейчас, когда появился Люк Лукас, который помог фантазии Хагена, дав ей направление?
Самое обидное, что эта мечта всегда была осуществима, причём безо всякого интерфейса. Просто надо было перестать быть дерьмом, жить в дерьме и бояться всякого дерьма, которого в мире хватает.
Хаген разжал кулак и посмотрел на раскрошившуюся пилюлю. Нет уж, хватит убегать от боли. Терпи. Её будет много. Хныкай, рыдай, будь «Плаксой», но терпи и бей в ответ, Малыш Майки!
Майк издал утробное рычание, зародившееся где-то в самых глубинах его проснувшейся души. Он поднялся с дивана и преувеличенно гордо дошёл до помойной корзины. Высыпал туда белый порошок с ладони. Минуту назад он просто бросил бы крошки на пол. Но не теперь! Начинать надо с мелочей.
По дороге в спальню он отмечал, что завтра выкинет первым. Например, к чему здесь несколько поломанных PlayStation? Причём, ещё третьей серии, кому они нужны? Пустить на детали? Тогда отнеси в мастерскую; почему они лежат дома, собирая пыль?