Битум

Голые ветки – сухие кораллы,

что по весне нитевидно живут,

но по июлю дадут плоды ало,

а в ноябре без сраженья умрут.

Быт переменчив единых законов.

Вышли из низа, взросли, пали вниз.

Но по дождю, солнцу встанем мы снова.

Год, день и месяц, как новая жизнь.

Преклассная

Чарует твоя красота -

имеет волшебье и лад,

на кою цари, босота,

плебеи дурманно глядят.

Узорны поступки и речь.

Средь старостей ты молода,

средь зрелых – изящности плеч,

средь юности – сочно-спела.

Певуньей превольно поёшь,

не знаешь плененья в узде,

кудесницей нити плетёшь,

танцуешь принцессой везде.

Мила твоя каждая длань,

в зрачках опьяняющий круг.

Как юная, стройная лань

средь стада линяющих сук.

Когда ты вдали иль стоишь,

я сердце душой тереблю.

Всю тьмищу собой озаришь!

Ещё чуть, и я полюблю!

Просвириной Маше

Неродившийся

Ты был бы воином разудалым,

иль инвалидом за окном,

боксёром, чьи сильны удары,

дворовой девкой за углом,

портовым пьяницей горячим,

певцом, сказителем поэм,

царём, гоняющим подьячих,

холопом, что услужлив, нем,

бунтарской искрой революций,

иль самым рьяным палачом,

иль не дожил бы до поллюций,

иль одарённейшим врачом,

маньяком, рубящим умело

в кустах иль целый свой народ,

красоткой с царствующим телом,

иль опозорившей весь род,

Афиной, Вестой иль гетерой,

иль бесталанщиной средь муз,

и с некрасивой, низкой дермой,

соединительницей уз,

геройским, глупым генералом,

отдавшим Молоху весь полк,

иль промышляющей аналом

среди рябых за хлебный клок,

иль самой чистой, светлой леди,

мечтой для мальчиков, отцов,

и от которой были б дети,

прославивших семью творцов?!

Старые хрущёвки

Намятые ливнем, ветрами

прыщавые морды домов,

пронизаны пылью, дымами,

ошпарены солнечным днём,

осеяны стружкою вьюги.

Обрюзгли. Причёсок стога

из шифера. Будто бы слуги,

кулачены бурей в бока.

И всклочены слева и справа

пальто их, что тёрты, грязны.

Щетины фундаментов ржавых

наростами мха поросли.

Скрипящие гнутся в поклонах.

И вшами тут крысы снуют.

Сияют нарывы балконов,

капелью разорванно льют.

Дряхлеют, воняя чуть прело,

открывши беззубые рты.

Подтёки слюны плесневелой

впитались в подгубные рвы.

Шнуров-вен вздуваются гроздья

и лампочек гаснут зрачки.

Таблички отплюнули гвозди,

роняют названия, значки.

А раньше румянились щёчно

кирпичною кладкой основ.

Теперь – остареюще-жёлчны.

Мир – дом престарелых домов.

Захоронение

Не надо гвоздей и стучаний,

и рёва в несущем пути,

и криков о боли, скучаньях.

В покое желаю сойти

я в низшие, хладные низи,

откуда когда-то пришёл,

где стану скелетом и слизью,

где будет без зла хорошо,

где будет так тихо-претихо

среди оземлённых корней.

И будет знамением лиха

шуршанье ползущих червей.

Штыкните лопатами вскоре

бесслёзно, ведь к Богу иду.

Жаль только, не видел я моря,

но сверху на синь посмотрю.

И, взявши себе передышку,

насыпьте бугристую твердь,

оставьте чуть сдвинутой крышку,

чтоб душка смогла пролететь…