Страница 2 из 181
Мне кажется, что я родилась уже старой. Как бы получше объяснить... Иногда представляю, что в тельце ребенка вселилась уставшая, измученная прошлыми жизнями душа. Вселилась и снова отчаянно захотела жить в удивительном мире, начать все сначала, попробовать еще разочек, вдруг да получится.
Когда я была маленькой, часто спрашивала маму:
— А умереть - это очень больно? Неужели я тоже когда-нибудь умру и меня совсем-совсем не будет? Мама, что же делать, я совершено не хочу умирать!
Я закрывала глаза и пыталась представить, что вот так же темно мне будет лежать в гробу под землей. Темно и жутко. Нет, нет - такое не должно со мной произойти! Страх исчезнуть, то есть перестать осознавать самое себя оказался первым страхом, который мне довелось испытать.
— Скоро ученые изобретут особое вещество, - успокаивала мама. – Это будет настоящий эликсир жизни, мы будем пить его по столовой ложке в день и останемся жить навечно.
— А когда же его изобретут? - волновалась я.
— Ты как раз успеешь вырасти к тому времени!
Я доверчиво успокаивалась и представляла себе маленький граненый бутылек с жидкостью почему-то синего цвета – источником вечной молодой жизни. Иногда даже фантазировала, будто именно я изобрету этот чудодейственный напиток и стану спасительницей человечества. Мечты, мечты...
Как-то вечером мама застала меня за одним нехорошим делом. Я лежала в кроватке и, спустив трусики, играла сама с собой. Меня отшлепали, поставили в угол, а потом сказали, что если не прекращу это плохое занятие, то вскоре непременно умру.
— И девочка, которая меня научила так делать в «садике», тоже умрет? - поинтересовалась я.
— Вполне возможно.
Воспитательный прием подействовал, дурную привычку я забросила, поскольку тогда очень боялась смерти и по-животному яростно хотела жить.
Но вскоре душа моя освоилась в новом теле и даже начала задирать свой эфирный нос. И как только у меня хватало наглости спрашивать воспитательницу:
— Ольга Васильевна, а кто в нашей группе сегодня занимался лучше всех?
Ответ казался очевидным. Я на лету схватывала новые знания, привыкала к похвалам. Помню, что из всей старшей группы одну меня взяли на эпизодическую роль в настоящем спектакле, где играли наши воспитательницы. Тогда я считалась не по годам умненькой и раскрепощенной девочкой с артистическими задатками. А уж какой мудрой казалась себе я сама...
Однажды по дороге в детский сад задала папе вопрос:
— А бывают ли дети умнее своих родителей?
— Хочешь сказать, что ты умнее нас? - снисходительно переспросил он.
Я лукаво молчала, поскольку считала себя самым необыкновенным существом во Вселенной. Верилось, что весь этот мир создан именно для меня, и одна лишь я нахожусь в его центре. Только теперь - много лет спустя, могу представить, как, прочитав мои наивные мысли, улыбнулся отец - самолюбивый тридцатилетний мужчина.
А, может, ребенок тем и отличается от взрослого, что помнит свое божественное происхождение и любит себя так же, как любит его сама жизнь - просто за то, что он есть? Каким бы ни был.
Детский сад мне не нравился. Там обязательно нужно было спать после обеда, даже когда хотелось бегать, рисовать, разбирать игрушки, играть с ребятишками. И еще я побаивалась одну воспитательницу. Однажды она заметила, как во время «сон-часа» я лежу в кроватке с открытыми глазами. Помнится, я тогда честно призналась, что спать не хочу и попросила разрешения тихонько посидеть в общей комнате. Мне тотчас велели подняться, правила для всех одинаковы.
— Раз спать не можешь, будешь стоять у своей кровати!
И я продолжала стоять, даже когда объявили подъем и другие дети начали одеваться. И когда все уже покинули спальню, я оставалась на своем посту. Похоже, про меня просто забыли.
Честное слово, не помню, о чем думала я в то время. Может, тогда я и вовсе еще не умела думать, а просто была – жила и все. В ту детскую пору многое воспринималось иначе, само время двигалось незаметно, я не знала времени вообще, сами часы не существовали в моем детском представлении.
Это была категория из мира взрослых. Им нужно постоянно думать о времени, успевать, спешить куда-то. Я же не чувствовала за собой никакой вины, ни на кого не обижалась. Я стояла у своей кровати в трусиках и маечке, глядя на ряды серых покрывал и белые горки подушек, потихонечку замерзала.
В тот день мама пришла за мной раньше обычного, сердце поторопило, не иначе. Узнав причину наказания, она крепко поругалась с воспитательницей и забрала меня домой.
* * *
Чуть ли не до первого класса я спала в деревянной детской кроватке с высокими перилами. Когда стала постарше, мне предложили переместиться на диван в соседней комнате, через стенку от родительской спальни. Прямо напротив дивана было окно, за ним виднелись кусты жимолости и серая черепичная крыша нашей новой бани.
Ночью ветки настойчиво царапали подоконник, а при сильном ветре неистово хлестали в стекло. И стоило мне прикрыть глаза, как сами собой представлялись жуткие картины: кто-то большой, темный и злобный подкрадывается к моему диванчику. Тогда я изо всех сил таращилась во мрак, чтобы этот ужасный Некто не застал врасплох. Во сне я стала разговаривать и даже кричать.
А еще начала «лунатить» - как-то зимней ночью меня полуодетую вернули с крыльца дома, причем утром я даже не помнила о своих похождениях. С вечера со мной стали ложиться по очереди мама или отец. Они ждали, пока я усну, а потом уходили к себе. Вскоре такие миграции родителям надоели, а я уже привыкла оставаться на ночь у бабушки.
Бабушка Нина – папина мама, жила одна в стареньком деревянном доме по соседству с нами, и мои ночевки были ей только в радость. Теперь я спокойно спала на отдельной кровати в горнице у круглой печки. Обитая железными листами и выкрашенная «серебрянкой», печка столбом упиралась в потолок, распространяя благодатное тепло на всю комнату.