Страница 43 из 76
Скоро Адель дала ему понять, что кроме защиты от врагов, готова спасти его от вечного одиночества. Людвиг с радостью принял этот подарок. Однако ввиду особых обстоятельств их отношения было решено держать в тайне.
Со временем в руки Людвигу попался еще один ценный кадр из Шварцкольма. Правда на этот раз новый сотрудник пришел не по собственной воле, а скорее вопреки ей.
Людвиг был посредственным волшебником и хорошо знал это. Его окружали компетентные помощники, но Людвигу требовались от них не только советы и консультации. Его профессиональное самолюбие страдало. Оставаться жалким лиценциатом в сорок лет, занимая столь высокий пост было несолидно. На дальнейшее обучение не хватало ни сил, ни таланта, ни времени. Людвигу требовалась шестерка в ученых кругах. Образованный даровитый раб, который из страха, а не ради выгоды мог бы написать за него докторскую диссертацию.
Ученые, которым было что скрывать, уже давно сбежали из страны или сидели в лагерях.
И вдруг в памяти сам собою всплыл фон Хесс. Работая в Шварцкольме, Людвиг подмечал, что в этом человеке напрочь отсутствует мужское начало. Странная манера говорить, чрезмерная забота о своем внешнем виде и нездоровый боязливый взгляд – за всем этим явно крылся какой-то омерзительный порок.
Людвиг сделал запрос, чтобы иметь на фон Хесса подробное компрометирующее досье. Агенты быстро справились с работой, материала оказалось предостаточно.
– Я чувствовал, что с вами что-то не так, но не думал, что все настолько плохо, – говорил Людвиг, с брезгливостью разглядывая фон Хесса через стол. – И как вы до такого докатились, профессор, м-м?
– Я не виноват, – стонал фон Хесс, мотая головой и ломая длинные сухие пальцы. – Я пытался с этим бороться, но…
– И вы еще смели учить детей!
– Я уже многие годы мучаюсь раскаянием. Это страшный крест! Я… – он в отчаянии поднял на Людвига поблескивающие глаза. – Господин Морген… Господин штурмбаннфюрер, я готов любым честным трудом искупить вину перед Рейхом. Отправьте меня на производство! У меня еще достаточно сил, чтобы…
– Вы можете представить себя стоящим у станка по двенадцать часов? – улыбнулся Людвиг. – Я тоже нет. Полно, профессор! Я не собираюсь доносить на вас, хотя наверно стоило бы. У вас будет шанс искупить свою вину интеллектуальным трудом. Природа искалечила вашу душу, но дала взамен хорошую голову. Там, где я работаю, ваша голова может принести существенную пользу.
Фон Хесс что-то заблеял, не в силах подобрать слов благодарности.
Он смотрел на Людвига, как вероятно глядел бы на Святого Петра, представ перед райскими вратами.
– Ну и, конечно же, вам придется поработать на меня лично. Не бойтесь, речь не о доносах на коллег. Это… взаимовыгодный момент.
Спустя пару лет Людвиг становится доктором, а фон Хесс заместителем главы отдела общего естествознания.
К тому времени пожар войны уже охватил европейский континент. Третий Рейх быстро и методично поглощает спесивых соседей одного за другим. Казавшаяся непобедимой Франция падает к его ногам вслед за зарвавшейся Польшей. Англия сидит на своем островке, трусливо скаля остатки зубов.
В сентябре сорокового года Людвиг впервые за долгие пятнадцать лет приехал в Шварцкольм, чтобы поздравить учеников и пожелать им честно и отважно исполнять свой долг в мирной жизни и на полях сражений.
Теперь здесь уже не было ни одного старого лица, ни одного свидетеля его далекого позора.
«Каким же я был щенком!» – самоиронично думал Людвиг, заходя в знакомые двери.
Он стоял на эстраде, там, где когда-то плел свою унылую демагогию забытый всеми Кауц. Его освещали прожектора. На стенах висели рунические символы. Все без исключения студенты и даже учителя наконец-то надели традиционную форму.
Он говорил о величии, о любви к отчизне и к Фюреру, о прекрасном будущем и о том, как нагло враги пользовались немецким миролюбием. Он говорил, что завидует ученикам, которым не довелось застать позорную Веймарскую республику в сознательном возрасте.
– Вы думаете, любить Родину проще простого? О нет, дорогие студенты! Во времена моей юности любить Германию было все равно, что любить нищую, больную, впавшую в старческое слабоумие мать! Я мечтал избавиться от этой любви, вырвать ее с корнем из своего сердца, но не мог! «Люблю!» – чувствовал я, когда под моим окном полиция избивала демонстрантов! «Люблю!» – говорил я, когда газеты писали об отделении земель! «Люблю!» – кричал я, когда красная сволочь подожгла Рейхстаг!
Людвиг готовился писать мемуары и взял эту тираду из черновика.
В завершении речи он пафосно взметнул руку и крикнул так, что микрофонное эхо зазвенело в ушах.
К его удивлению далеко не все ученики последовали его примеру.