Хитник

Михаил Бабкин

Хитник

Хитник – злой, нечистый дух.

Чрезмерное употребление пива вредит Вашему здоровью.

Глава 1

В городе наконец-то закончилась подготовка к завтрашнему празднику – в наступивших вечерних сумерках на громадном рекламном видеоэкране, поутру установленном возле здания мэрии, зажёгся приветственный лозунг: «Да здравствует Первое Мая!»

Что означало конец предпраздничной суете и напоминало гражданам о гарантированном Конституцией выходном дне, который надо потратить с толком. Ну, хотя бы основательно выпить-закусить, если лень станет ехать на дачи-огороды. Или вдруг погода не заладится.

Собственно, подготовка началась давно, за месяц до красной календарной даты, бывшей ранее государственно важной и значимой, а ныне называющейся скромно и политкорректно: «Праздник весны и труда».

А ещё это был день рождения мэра.

Весь апрель на центральных улицах трудились дорожные рабочие – в оранжевых куртках, при оглушительно рычащей иностранной технике – и меняли, где ни попадя, по известным только им секретным коммунальным планам хороший, всего лишь годичной давности, асфальт на новый. Не менее хороший.

Фасады соседних с мэрией зданий тоже спешно обновлялись, отчего воздух в центре города нестерпимо вонял нитрокраской, отработанным дизельным топливом и горячим асфальтом. В общем, пахло городской весной и обязательным, неотвратимым праздником!

Двери и козырьки магазинов за неделю до дня всеобщего трудового ликования украсились разноцветными воздушными шарами, а в витринах появились броские плакаты с сообщением о «первомайской распродаже с невероятными скидками! Только один день!» Голые, ещё безлистные деревья увесились гирляндами ярко мигающих по ночной поре лампочек; оживились уличные фотографы, навязчивые рекламные агенты и политические зазывалы. Впрочем, если фотографы и агенты действовали безмолвно, попросту суя в руки прохожих свои визитные карточки и рекламные листки, то зазывалы действовали гораздо наглее. От их разнобойных и противоречивых мегафонных криков, призывающих всех на первомайские митинги и демонстрации, а заодно к свержению чего-то там, поддержке кого-то там, непременной забастовке, недопущению и наказанию всех подряд – у непривычного человека тут же начинала болеть голова.

Глеб Матвеев был ко всему привычен и потому не обращал внимания ни на ремонт центральной улицы, ни на жестяные вопли партийных глашатаев, ни на прохожих. Глеб был сам по себе, а праздник – сам по себе. Да и то, какой к чёрту праздник, когда денег в кармане кот наплакал, в холодильнике пусто, а плата за снимаемую комнатёнку просрочена на месяц… Хорошо хоть владелец двухкомнатной квартиры был мужиком простым, без претензий: как ушёл дней десять тому назад в запой, так по сию пору и гулял где-то, напрочь забыв о своём квартиранте и его долге. Что Глеба, конечно, очень даже устраивало. Но от оплаты всё равно никуда не денешься…

Было Глебу двадцать семь и был он, говоря по-современному, «пожизненным лузером» – неудачником, плывущим в жизни по течению. Куда вынесет, туда и вынесет: обременять себя далеко идущими планами Глеб не собирался, его и так всё устраивало. Есть случайная работа и деньги – гуляем, нет денег – бутылки собираем. Или играем на гитаре где-нибудь в подземном переходе, пока музыкальные конкуренты не выгонят: у них там тоже всё схвачено, и «крыша» есть, и милиция своя, с пониманием. Но подзаработать немножко всё ж давали, из жалости – очень уж вид у Глеба странный был… не от мира сего, скажем так. Худощавый, роста выше среднего, тёмные волосы до плеч; брови домиком, печальные серо-зелёные глаза – зачастую Глеб прятал их за очками, тёмными и круглыми, один в один как у Джона Леннона; неухоженная, вечно растрёпанная бородка а-ля Гребенщиков и всегдашняя, стиранная до потери первоначального цвета бросовая одёжка из «Секонд хэнда». Плюс обувка из тех же запасов. Убогий вид, что и говорить… А убогих в подземных переходах старались не обижать, пускай себе! Как пришли, так и уйдут, чего уж там… Тем более, что на оскорбления Глеб не отвечал и в драку не лез – в общем, связываться с ним ни музыкальным конкурентам, ни милиции интереса не было. Ни денег отобрать, ни морду в запале побить, потому как вроде и не за что; одно слово – тоска ходячая, а не человек!

Разумеется «убогим» в обывательском смысле этого слова Глеб никогда не был. Но выглядеть недалёким полунищим было зачастую выгодно – во-первых, на него не обращала внимания милиция, когда он отправлялся за «бутылочной валютой» в городской парк имени писателя М. Горького, заодно проверяя глубокие урны на соседней с парком центральной улице. Во-вторых, жалостливые продавщицы на отработанном маршруте нет-нет да и подкармливали «бедненького мальчика» то пирожками, то чебуреками. А то и пивком угощали, если настроение было. Ну а в-третьих – и это самое главное! – его не замечали занятые своими делами прохожие. Нет, не то что бы нарочно нос воротили, не дошёл ещё Глеб Матвеев до той черты, когда человека не замечают демонстративно: Глеба не замечали подсознательно. Воспринимали как пустое место, соответственно его одежде и социальной значимости. Недочеловек, но и недобомж: нечто среднее, несущественное и ничем внятно не обозначенное. Как тень – много ли внимания на неё обращают?

Глеб прекрасно умел пользоваться этой своей незаметностью. Воровать он не воровал, упаси Боже, но вот оставленную на некоторое время без присмотра чью-нибудь сумку или портфель – если владелец слишком долго изучал ворон в небе или чересчур увлекался разговором по сотовому – законно объявлял своей находкой и уносил не слишком таясь, мгновенно исчезая среди прохожих. Словно невидимым делался… Впрочем, подобные «находки» у Глеба случались не часто и особой прибыли не давали.

Глеб Матвеев приехал в город лет пять тому назад из далёкого посёлка, не обозначенного не только на глобусе Земли, но и на подробной карте России; за славой и деньгами приехал, вот как. Прослышал, что в больших городах денег куры не клюют и любой маломальский толковый человек запросто может там сколотить себе приличное состояние, а после валять дурака и жить в своё удовольствие.

Ну, с состоянием у него ничего не вышло, не получилось как-то, а вот со всем остальным был полный порядок. Во всяком случае возвращаться в свой посёлок Глеб не собирался, больно надо! Лишь изредка писал письма отцу и матери, где сообщал, что у него всё хорошо, дела идут в гору, скоро заводик по производству плавленых сырков прикупит, тогда и денег пришлёт. А пока что замучили проблемы с фининспекторами, налоговой полицией и местными бандитами: всё точь-в-точь как по телевизору показывают, из жизни крутых бизнесменов. После чего шёл отправлять письмо на родину и попутно собирать пустые бутылки.

Родители Глебу не верили, обзывали его в ответных письмах «шпаной» и настоятельно требовали, чтобы сынок или немедленно женился на городской – для прописки и обуздания молодецкой дурости – или «вертался до хаты», где ему быстро вправят мозги на место. Тем более, что поселковый тракторист помер от дурного самогона и теперь есть рабочее место.

Насчёт женитьбы Глеб был не против, но как-нибудь потом, после… Когда дела и впрямь пойдут в гору: может, выиграет миллион в лотерею, а может, найдёт где сумку с килограммом стобаксовых купюр. Тогда и жениться не стыдно, почему ж нет! А пока для общения хватало Вики, тридцатилетней соседки по этажу, такой же как он мечтательницы и пожизненной «лузерши». Кстати, у соседки была знатная библиотека и Глеб волей-неволей приучился к чтению книг, чтобы соответствовать уровню Вики – не всё ж в постели с ней миловаться, иногда и поговорить с человеком надо! О вечном, умном: о поэзии, фантастике и детективах.