Страница 12 из 16
Виноградова сидела белая, как мел.
– Вы меня пугаете, Петр Мефодьевич. Всё действительно против нас с мужем. У меня нет ответов на ваши вопросы. Я знаю лишь то, что мой муж невиновен, и что картину украли из квартиры перед нашим приходом… Послушайте! – глаза ее загорелись. – Но если какой-то Усиков заметил, что «Банковский мостик» унес мой Алеша, то, быть может, был еще кто-то, кто знал об этом? И этот «кто-то» проник в тайну раньше всех.
– «Спящий» агент?
– А может, Омельев сообщил еще кому-то о своем подарке?
– Успокойтесь, Ирина Сергеевна, – ободряюще улыбнулся ей «народный эксперт». – Я обрисовал эту ситуацию лишь для того, чтобы вы поняли мотивы, движимые полицией. В этой истории действительно кроется некая странная загадка. Но, по счастью, я не следователь, и мне не нужно распутывать весь клубок. У меня другой метод. Я ищу картину, а когда найду, то клубок распутается сам. Так всегда происходило.
– Но когда же вы найдете ее?!
– Считайте, уже нашел. Поскольку всё указывает на Ключника, то он, скорее всего, и спрятал холст. Вопрос – где? Возможно, в том доме, где он сейчас обитает. Но, не исключено, у него есть более надежный тайник в другом месте. Это я и собираюсь выяснить в течение ближайших двух-трех дней.
– А если этот тайник находится на другом конце города?
– Неважно. Мой план состоит в том, чтобы разворошить это осиное гнездо, послать ему сигнал тревоги. Они забеспокоятся и соберутся на совещание. В Лахте, полагаю, там удобно и тихо. Почти уверен, что наши мошенники придут к решению перепрятать картину. Мне остается только проследить за ними.
– А дальше?
– Дальше, в зависимости от того, где именно находится тайник, нужно будет продумать новый план, чтобы вывести на пропажу полицию. Понимаете? Очень важно, чтобы «Банковский мостик» обнаружили не мы с вами, а господа полицейские. С уликами против Ключника и Дины. Вот тогда перед вашим мужем извинятся и отпустят его в тот же день домой. Это и будет торжество справедливости. А загадки этого дела, если они еще останутся, пусть распутывает следствие.
Глава 11. ГАЛЕРЕЯ ГАЙЧМАННА
Галерея Гайчманна размещалась на втором этаже старинного особняка в историческом центре города.
Выставленный у входа большой рекламный щит в виде призмы извещал, что именно здесь экспонируются работы художника-примитивиста Свищева.
Похоже, однако, что в программе произошли какие-то изменения, ибо к моменту, когда Пережёгин поднялся наверх, презентация была уже в самом разгаре.
Художник собственной персоной маячил у порога, встречая, очевидно, припозднившихся гостей.
Это был господин весьма плотного телосложения и зрелого возраста, с грубоватым багровым лицом деревенского пьяницы и хитроватым прищуром светло-голубых глазок.
На нем красовался колоритный наряд, главной компонентой которого был восточный халат, расшитый скачущими сиреневыми конями и ярко-золотистыми звездами. Халат был подпоясан обыкновенным солдатским ремнем, на котором висел кинжал, украшенный множеством сверкающих камней, – очевидно, бутафорских, как и само оружие.
Голову живописца венчал странный убор – нечто вроде квадратной шапочки, по углам которой поднимались миниатюрные пики с бахромой.
Из-под пол халата выглядывали спортивные бриджи, а также босые ноги, втиснутые в домашние тапочки с загнутыми носками.
Свищев пожал Пережёгину руку и осведомился хрипловатым баском:
– Вы из какой редакции? – тут же махнул рукой: – Впрочем, неважно. – Указал вытянутой рукой вглубь галереи, туда, где вокруг небольшой стойки кучковалась группа посетителей человек в тридцать. – Присоединяйтесь к своим коллегам. Возможно, они еще не всё успели расхватать.
Кивнув, Пережёгин последовал приглашению.
Вся галерея занимала две узких, продолговатых комнаты. Судя по всему, к ней примыкали еще какие-то помещения, закрытые сейчас на замок.
На стенах висели полотна нынешнего именинника, десятка три-четыре, может, чуть больше. Все существа и предметы на них изображались резкими, нарочито угловатыми контурами, в примитивизме которым чувствовалась, однако, рука опытного профессионала. Краски были наложены однотонные, без переходов и полутеней.
На каждой из картин воспроизводился некий сюжет, явно навеянный стремлением автора прослыть большим оригиналом.
Верблюд шагал не по пустыне, а по шпалам железной дороги, сидевший между его горбами азиат выискивал что-то в Интернете на своем ноутбуке. Из гигантского яйца, снесенного оранжевой хохлаткой, выбирался маленький человечек с автоматом Калашникова за спиной. Ну, и так далее.
Пережёгин приблизился к группе гостей, состоявшей в своем большинстве, как дал понять Свищев, из представителей городских СМИ.
А-ля-фуршет начался, по всей видимости, не более пяти минут назад. Однако бокалы с сухим вином, бутерброды с ветчиной, колбасой и сыром можно было увидеть только в руках присутствующих. На подносах остались лишь картонные тарелочки.
Убедившись, что Дины среди фуршетчиков нет, Пережёгин огляделся.
В дальнем углу, образованном выступом стены, задумчиво прислонилась к подоконнику прекрасная незнакомка. Снисходительно-высокомерная усмешка на ее холеном, смуглом от загара, без единого изъяна лице, кажется, была адресована жующим по соседству участникам презентации.
Пережёгин прямиком направился к ней.
– Здравствуйте, Дина Владимировна!
– Здравствуйте, господин Пережёгин! – ответила та, изучая, скорее, даже оценивая его взглядом. – А на снимках в Интернете вид у вас более затрапезный. Ладно, пришли, так пришли. Хотя, если честно, ума не приложу, что вам здесь делать? Судя по той информации, которую мне сообщили о вас, живописью вы не интересуетесь, да и не разбираетесь в ней. Извините уж за откровенность.
– Это верно, – кивнул он. – В живописи я полный профан. И уж точно не знаток, поскольку признаю только две оценки: «нравится» – «не нравится».
– Полагаю, работы мастера Свищева вам не слишком по душе? – усмехнулась она.
– Я вот думаю, действительно ли на эти картины найдется покупатель?
– Всё зависит от конкретных обстоятельств, – ответила она. – Если угодно, могу вас немного просветить по этой части.
– Сделайте одолжение.
– Так вот, если коротко, то любой художник, вышедший в свет, подает лишь заявку на свое творчество. Покупатель на его полотна, конечно, может найтись, но только в силу некоторого везения, благосклонности фортуны. Иной художник так и подает всю жизнь заявку за заявкой. Потом он умирает, и публика забывает о самом факте его существования. Но если художнику удается создать Шедевр, пускай один, то все его прежние заявки быстро поднимаются в цене, подобно акциям заброшенной шахты, в которой вдруг обнаружили алмазные россыпи. Понимаете? Сначала нужно создать Шедевр, пускай даже из воздуха.
– Неужели бывают дутые шедевры? – Пережёгин принял изумленный вид.
– Сколько угодно. Бывают даже «мыльные». Но в этой галерее шедевров я пока не вижу – ни подлинных, ни дутых.
– А художник Омельев, по вашему мнению, имел перспективу создать шедевр?
– Омельев? – искренне удивилась она. – Кто это? Впервые слышу о таком художнике. – Либо она говорила правду, либо была изощренной актрисой. Пережёгин не уловил в ее голосе ни единой фальшивой нотки.
– Ну, как же, Дина Владимировна? – сощурился он. – Художник Омельев проживал в той самой коммуналке, где и поныне обитает ваш дядюшка Вадим Эдуардович Усиков. Дядюшка, который, полагаю, не далее, как вчерашним вечером позвонил вам относительно моего внезапного визита в коммуналку.
– Ах, вот вы о чем! Значит, Омельев – это тот самый бедняга, что погиб ужасной смертью два года назад? Да-да, я слышала, конечно, краем уха об этой жуткой истории, но фамилии в памяти не удержала. Я, знаете ли, не коплю излишней информации, которая мне вряд ли когда-либо пригодится. Что же касается картин этого Омельева, то я не имела счастья видеть хотя бы одну из них, поскольку никогда, ни разу в жизни не была в указанной вами коммуналке. Тем не менее, отвечая на ваш вопрос, замечу, что названный вами художник Омельев, скорее всего, не создал своего Шедевра. Боюсь, что этот уличный живописец уже прочно забыт всеми, даже своими собутыльниками.