Страница 12 из 48
Весна. Лето. Осень. Зима. Месяц за месяцем, год за годом. Стрелки часов не прекращали свой ход. А душевная боль ребёнка все больше и больше пряталась за стеной музыкального отчуждения молодого человека.
За окном стоял морозный февраль. Хлопья снега медленно опускались на хрустящие полотна белоснежных полей. Верхушки деревьев с пушистыми шапками стояли смирно, не двигаясь. Задумчивая тишина скромно шагала по лесной опушке.
Молодой человек, укутанный в чёрное кашемировое пальто, в шляпе, натянутой до бровей, угрюмо направлялся к лесу по хрустящему снегу.
– Эй, парень, подбрось-ка огоньку, – передразнивая постояльца кафе, пробормотал Митч себе под нос.
Кафе «У Хью» (там он работал уже несколько месяцев) не пользовалось особой популярностью среди жителей города. Обычно сюда по чистой случайности забредали сбившиеся с пути путешественники, чтобы согреться кружкой горячего шоколада или пожилые пары в поисках тишины и покоя. Правда, были и свои постояльцы. Точнее – постоялец. Один. И самый, что ни на есть, противный из противных.
«Странный тип», – так говорили о нём люди.
Каждую пятницу ровно в двенадцать часов дня в кафе «У Хью» приходил писатель-документалист. Его звали Джордж. Обычно он садился напротив барной стойки за угловой столик около окна, хриплым прокуренным голосом подзывал к себе Митча и заказывал горячий эспрессо со стаканом холодной кипяченой воды. Каждую пятницу одно и то же…
Джордж всегда носил протёртые до дыр джинсы, чёрную мятую рубашку (казалось, он просто не подозревал о существовании утюга) и массивные черные ботинки из замши – дешёвую подделку фирмы «Timberland». Его образ был нарочито небрежным.
Писатель, хмурый и не особо разговорчивый, обычно обходился всего тремя фразами: «как оно?», «похолодало нынче» и «кофе жестче моей жизни, один, пожалуйста». Он не любил две вещи: пустую болтовню и людей. Впрочем, это никого не огорчало. Уж больно тяжелый взгляд был у писателя. Такой, от которого хотелось поскорее сбежать.
Больше всего Митча удивляло то, что Джордж никогда не притрагивался к своему заказу. Даже не смотрел на него. Казалось, кофе нужен был ему лишь для антуража, а сам он втайне попивал чего покрепче.
– Интересно, где он прячет бутылку виски? Неужели в своих огромных ботинках, – задумчиво рассуждал Митч.
– Пускай так. Платит – и хорошо, – шептал хозяин заведения, исподтишка косившийся на писателя.
Кстати, о начальнике Митча. Вы могли подумать по названию кафе, что его зовут Хью, однако вы совершили бы ошибку. Генри, а именно так его звали, был особым кадром. На вид ему было сорок пять лет. Сколько на самом деле, никто не знал – количество выпитого алкоголя и выкуренных папирос сильно сказывалось на его внешности.
Так вот, Генри обладал мягким покладистым характером. И, если не брать в расчёт вечно торчащую у него изо рта самокрутку, между двумя выпирающими, как у кролика, передними зубами, и хмуро сдвинутые брови, глядя на него можно было понять сразу: он и мухи не обидит. Мечтательная натура, но забитая и жутко пугливая. Если бы в городе жило чуть больше народу, и существовала хоть малейшая конкуренция, вряд ли бы его кафе проработало чуть более года. Настолько он был нерешителен и не гнался за исполнением своих желаний. Да и кафе он открыл только потому, что толком ничего не умел делать, кроме того, как наблюдать за другими людьми и готовить яичницу с жирным промасленным беконом.
Так почему же он назвал свое кафе «У Хью»? Спросите вы. Всё настолько ясно, насколько и запутанно. Генри никогда не был женат. Однако долгие годы он втайне был по уши влюблен в свою соседку, Ольгу, которая проживала в доме напротив. Каждый вечер, после десяти тридцати, ни больше-ни меньше, без доли стеснения, Генри усаживался с биноклем у окна своей гостиной комнаты и выжидал, когда же объект его любования начнет собираться ко сну.
Сложно представить, сколько страсти и наслаждения испытывал он, глядя на её пухленькие бедра, аккуратный округлый животик и маленькие груди. Её фигура напоминала ему лампочку, которая зажигала свет в его темной душонке. В томительно-приятные минуты ожидания появления его нагой нимфы, Генри представлял, какой у них будет очаровательный малыш. Он обязательно будет таким же пухленьким и очаровательным, как его мама. А от отца (как бы это не огорчало Генри) он позаимствует длинные уши и малюсенькие глазки. И имя его будет Хью.
Но, увы и ах, доярка Ольга и не подозревала о существовании Генри. Быть может к счастью, а может нет, но встрече их так и не суждено было состояться.
Наверное, Генри это чувствовал. Поэтому воспринимал своё кафе как нерождённое чадо, в прямом и переносном смысле этого слова.
Но давайте вернёмся к истории странного писателя-документалиста. Можно было заметить удивительную особенность: Генри каждый раз (конечно, по случайному совпадению), замечая издалека меланхолично раскачивающийся силуэт парня, мгновенно вспоминал, что его ожидают крайне срочные дела:
– Ох, совсем забыл! – наигранно вскрикивал он и скрывался в кладовке с продуктами.
Все три или четыре часа, что Джордж проводил здесь, картина оставалась неизменной: писатель тупо смотрел в экран ноутбука, изредка перебирал тонкими, как куриные лапки, пальцами по клавиатуре и думал, демонстративно массируя виски и театрально закатывая глаза.