Страница 11 из 48
– Тетушка Рой заставляла меня тренироваться без тебя день и ночь, – перебил его Тони, – всё говорила, что когда ты появишься, мы должны будем играть… как это… в… в… в унисон! А если я не буду тренироваться, то ничего не получится!
– Ну, это ничего, – отмахнувшись, произнес Митч. – Вот в прошлом году, когда я жил в городе и занимался с мистером Девански, он говорил мне играть одно и то же произведение тридцать три раза подряд. Считал, это счастливое число. И ровно столько раз мне нужно было сыграть на скрипке мелодию, чтобы смычок запомнил её и помог, если я вдруг чего забуду.
Посмотрев на свои пальцы с коротко остриженными ногтями, мальчик тихонько добавил:
– Тогда руки были все в мозолях и жутко болели… Они та-а-а-ак чесались!
– Голубчик, Митч, беги скорее – обниму, – в дверном проёме появилась пышная женская фигура. Тётушка Рой приветственно раскинула руки в стороны.
Уткнувшись носом в мягкий сарафан, Митч крепко обнял женщину и залился румянцем. От волнения его сердце колотилось в груди – так долго он ждал встречи со своей дорогой учительницей. Казалось, целую вечность, а не каких-то пару недель.
Тетушка Рой была лучшей подругой его бабушки. Ещё будучи совсем маленьким, Митч помнил, как часто она заходила к ним в гости на чай. Тетушка Рой всегда приносила с собой пироги. По части их приготовления она была настоящей волшебницей.
С тех пор как мальчику исполнилось семь лет, тётушка Рой, бывало, заботилась о нём всю зиму. В то время бабушке Митча часто приходилось уезжать из деревни в город из-за обострения болезни мамы. За это время учительница стала для мальчика лучшим другом и духовным наставником.
Она всегда готова была выслушать его и оказать поддержку. Всегда понимающая, женщина излучала такое тепло и свет, что все печали уходили и забывались в одно лишь мгновение.
В последний раз Митч видел её чуть более месяца назад, когда ещё не знал, что мама больше никогда не вернётся домой. В тот день учительница подарила ему самый удивительный подарок в его жизни.
– Твоя первая скрипка. На ней никто не играл прежде, – она протянула ему продолговатый чехол из красного бархата. Внутри лежал тоненький смычок из бразильского дерева. – Береги её и никому не отдавай. Пусть музыка исходит от сердца. Так ты сможешь раскрыть души людей. И техника здесь не столь важна. Куда важнее твои искренние эмоции.
Смычок стал волшебной палочкой Митча. Звуки его скрипки одних людей делали счастливыми, других – печальными. Но никто не оставался равнодушным к игре мальчика.
Кто-то говорил, что у него талант. Другие твердили о настоящем волшебстве. Сам же Митч никогда не задумывался об этом. Он не спорил и не соглашался. Он просто играл. От всего сердца. С душой.
За пианино сидел маленький мальчик в полосатой кофте с короткими рукавами. Справа от него стоял худенький скрипач в сером костюме. В комнате в лёгком танце завертелись звонкое стаккато и протяженное легато. Мальчики играли в унисон. Тётушка Рой, расположившись в углу комнаты, сняла очки и прикрыла глаза, наслаждаясь игрой её лучших учеников…
– Митч, пойдём, – он вздрогнул от того, что кто-то тронул его за плечо.
Картинка с воспоминаниями свернулась в чёрный клубок и, взорвавшись, испарилась.
Митч посмотрел по сторонам и увидел людей в чёрных одеяниях. Они молча шли по узкому коридору между скамьями к выходу из церкви. Женщины с покрытыми головами утирали платками мокрые от слез щёки, а мужчины прятали покрасневшие глаза.
Мимо мальчика прошёл маленький скрюченный вопросительным знаком старичок в тунике до пят. Он потушил последнюю свечу в таре с песком и обернулся. Впалые острые щёки, тонкая мраморная кожа, обтягивающая череп, пульсирующие вены на висках: всё напряглось. На мгновение показалось, словно старик хотел ему что-то сказать: выпятив подбородок вперёд, он сложил губы в тонкую полоску. Митч в ожидании замер. Но тот лишь издал приглушённый звук «пы» и тяжело выдохнул.
– Спасибо, – отчего-то мальчику захотелось поблагодарить старика. – Спасибо, – повторил он снова.
В ответ священник промолчал и какой-то потерянной походкой вышел из церкви.
Всё это время тётушка Рой стояла за спиной Митча. Она обняла его за плечи и в последний раз посмотрела в сторону двух стоящих рядом черно-белых фотографий: юной улыбающейся женщины с распущенными кудрявыми локонами и пожилой дамы с задумчивым пронзительным взглядом. Она повернулась к мощной металлической двери и ушла.
В тот вечер Митч, один в своей комнате, играл мамину любимую мелодию. Играл до утра следующего дня. Музыка возрождала её нежный образ: маленькие ямочки на румяных круглых щеках, едва заметные морщинки в уголках искрящихся зелёных глаз, мягкие шелковистые локоны, спадающие низ плеч. Такой он хотел её запомнить. Не изможденной и исхудавшей со впалыми щеками, не с серо-жёлтым оттенком лица и вымученной улыбкой, которая вызывала страх, нежели радость. Нет, вовсе не пленницей болезни должна была ожить она в его воспоминаниях. Митч хотел запомнить её феей. Жизнерадостной, светлой феей жизни, которая подарила ему счастье завтрашнего дня.
Скрипка оплакивала его потерю. Смычок рассказывал о его боли. А юноша не проронил ни единой слезы. Он играл. Играл долго. Играл громко. Со всей душою и от чистого сердца. Играл мамину любимую мелодию. Мелодию для своей феи.