Страница 9 из 14
4.
- Что же вы не сказали, что вы практически герой? - полюбопытствовал полковник, усаживаясь на стул и небрежно роняя на стол перед собой папку.
- Что я не сказал? - Ромашов непонятливо заморгал.
- Ну вот же. Из вашей части пришел ответ на наш запрос, - полковник развязал тесемки, открыл папку, достал оттуда лист и пробежал глазами по тексту: - Красноармеец Ромашов Василий... ага... такого-то года рождения... так-так-так, пропавший без вести такого-то ноября... характеризуемый положительно... Вот! За личное мужество и отвагу в бою награжден мелью «За отвагу»! Начальник штаба дивизии, трам-там-там, дальше неважно.
Полковник отложил лист в сторону и внимательнейшим образом впился взглядом в хлопающего глазами агента-парашютиста.
- Вот. Вы награждены медалью «За отвагу».
- Я не знал... - наконец, выдавил Ромашов. - Я не знал о награде.
- Конечно не знали, - Летунов кивнул и снова взглянул в документ. - Приказ появился в тот день, когда вы попали в плен. А медаль «приехала» в часть и того позже.
- Зачем же вы спрашиваете, если знаете то, чего я и сам не знаю?
- Да я думал вы мне расскажете о том, за что вас наградили. Мне интересно вас послушать. Медаль «За отвагу» - это не конфетки-бараночки, она за красивые глазки не дается. Так расскажете за что?
Ромашов помедлил, задумавшись, и немного погодя покачал головой:
- Я не могу рассказать. Я не знаю за что.
- Ваша скромность делает вам честь, - Летунов улыбнулся и тут же улыбка сползла с его лица и оно стало непроницаемо каменным. - Или вы придуриваетесь?
Ромашов смутился такой резкой перемены и поспешил заверить:
- Нет-нет, я правда не знаю. Честное слово!
Детское восклицание про честное слово насмешило полковника, но внешне это никак не проявилось. Оставаясь мрачным, он достал из папки второй лист и официальным тоном зачитал:
- «Красноармеец Ромашов проявил личную отвагу и мужество. После тяжелого и кровопролитного боя с превосходящими силами противника близ деревни Игнатово, в котором погибло больше половины его роты, в том числе ротный и взводный командиры, товарищ Ромашов, видя, что дух его товарищей находится в упадке, а немцы готовят новое наступление, поднялся из окопа и с криком «Ура!» бросился в атаку. За ним последовали и его, оставшиеся в живых, сослуживцы. Товарищ Ромашов первым ворвался во вражеский окоп, убил двоих немцев, ранил офицера, захватил в плен радиста, обеспечив, тем самым, взятие стратегически важной высоты и закрепления Рабоче-Крестьянской Красной армии на новых позициях на данном участке фронта...». Было такое, Василий Федорович?
Выслушав, Ромашов кивнул:
- Было.
- Ну вот, а говорите не знаете за что вам медаль.
- Я не думал, что за это. Сколько такого было...
Полковник по-совиному склонил голову и скептически хмыкнул:
- Хотите сказать, что каждый день подвиги совершали?
Ромашов зарделся и зачастил, чуть запинаясь от волнения:
- Нет, конечно. Вы не так меня поняли! Просто на фронте каждый день такое месиво... Кто это считает? Сегодня я, завтра еще кто-то. Этого не запоминают... Выжил — и хорошо. Уже как медаль. Я очень удивился, когда вы сказали, что у меня медаль. Я не думал...
- Довольно, - полковник прервал его своим «старообрядчеким» жестом. - Дальше опять лирика. Все, что я хотел знать, я узнал.
Летунов еще несколько раз допрашивал Фролову и Ромашову, в том числе и перекрестно. Их показания ни в чем не противоречили друг другу, или, во всяком случае, казалось, что не противоречили. Говорили они одно и то же, весьма складно, не сбиваясь и не путаясь. Все расставленные полковником ловушки они проходили удачно, и не было похоже, что их слова — это заученный текст. Оба они выражали уверенную готовность сотрудничать с НКВД. Но если в честность слов и намерений Фроловой полковник скорее верил, то личность Ромашова вызывала в нем глухое раздражение, и все потому, что каким-то верхним чутьем чуял в нем подвох, но не мог ухватить этот подвох за хвост. Он не верил ни единому его слову и любую полученную от него информацию подвергал сомнению. Летунов сам себе не мог объяснить почему Ромашов вызывает в нем такую ярко выраженную профессионально критическую и человечески-отрицательную реакцию, и это злило его еще больше. Только ли в «обаянии честности» было дело, да и в нем ли вообще?
Отчет о задержанных диверсантах вместе с личными соображениями полковника относительно обоих шпионов срочной зашифрованной телеграммой полетел в Москву.
Через два дня вечером пришел ответ за подписью начальника Управления Особых отделов генерала Авакумова, повергший полковника в замешательство. Еще через день нарочным поступил конверт на имя Начальника Управления НКВД по Горьковской области с особыми инструкциями, изучив которые Летунов очень серьезно задумался. Спустя ночь был составлен план дальнейшей работы с Фроловой и Ромашовым.
Арестованных срочным тайным порядком перевезли из Арзамаса в Горький и поместили в одиночные камеры тюрьмы под особую охрану.
В назначенный день по Арзамасской дороге за город выехал неприметный кортеж. Две черных «Эмки» отмерили несколько десятков километров, прежде чем остановились на берегу Оки в тихой безлюдной рощице.
Точку первого выхода в эфир выбирал лично полковник Летунов, выросший в этих местах. Он первым вышел из машины, прогулялся вдоль высокого крутого склона, поковырял сапогом тающий снег, подышал чистым весенним воздухом и двумя пальцами в кожаной перчатке подал знак дожидающемуся в отдалении Короткову.
«Анну» и «Алешу» вывели. Достали рацию.