Страница 8 из 14
- Да.
- Вы понимали, что можете умереть на фронте?
- Да.
- Вы готовы были умереть?
- Да.
- Коротков, ты успеваешь?
- Да, - бросил Коротков, не поднимая головы от протокола. Но сразу опомнился, выпрямился, грянул: - Так точно, успеваю!
- Значит, вы готовы были умереть за Родину? - продолжил полковник с Ромашовым.
- Да.
- Это удивительно.
- Почему?
- По тому, как вы здесь сейчас рассуждаете. Я не могу увязать это в голове. Ваш добровольческий порыв, если вы, конечно, не врете, не могу увязать с вашим последующим предательством. Зачем вы пошли на фронт добровольно? Чтобы иметь возможность перейти на сторону немцев и воевать против Советского Союза?
- Нет. Чтобы защищать свою землю от захватчиков.
- Под захватчиками вы подразумеваете кого?
- Немцев, конечно, кого же еще?
- То есть вы не имели намерения перейти на сторону врага?
- Нет. Не имел и не мог иметь. Это немыслимо.
- И все-таки вы перешли.
- Да.
- Потрясающе! Вы так просто об этом говорите.
- А нужно говорить об этом сложно? Да, я какое-то время находился у немцев и проходил подготовку по диверсионной работе. Вероятно, это можно назвать переходом на сторону врага чисто внешне. Но внутренне я никогда не был на их стороне.
- Ах, вот в чем дело. Та же песня, которую пела мне Лидия Николаевна, только под другим соусом. Это философия, Василий Федорович. Продукт мыследеятельности. А я имею дело с фактами. Философия суть внутренняя идея, факты — это результат внешних действий. Мне все равно какую философскую базу вы подгоняете под свои действия, мне важны действия, которые совершаете. Вы совершаете предательство, значит вы предатель. Ваша философия — это попытка оправдать трусливые действия.
- Я руководствовался не трусостью.
- А чем?
- Я не боялся умереть от пули или осколка на поле боя, поймите. Умереть в бою — это то, к чему я был готов. Убивают меня - убиваю я, все честно. Но я не могу убивать людей, если у них в руках нет оружия, направленного против меня. И я не могу напрашиваться на смерть, когда на меня из противоположного окопа не целится мой враг. И если вообще окопов нет. Без окопов человек не боец, а убийца... Меня не собирались убивать, пока я был в плену...
- Да и философия-то у вас какая-то гнилая! - фыркнул полковник. - И все-таки давайте уясним непонятный мне момент. Еще раз. Записывай внимательно, Коротков. Вы пошли на фронт добровольно?
- Да. Я уже говорил.
- Ничего, ответите столько раз, сколько потребуется, не переломитесь. Вы понимали, что можете умереть на фронте?
- Да.
- Вы готовы были умереть?
- Да.
- И вы совершили предательство, спасая свою жизнь?
- Нет.
- Что «нет»? Вы же только что сознались, прямым текстом сказали, что перешли на сторону врага, - полковник скривился. - Пусть даже, по вашим словам, чисто формально.
- Не свою жизнь.
Летунов растерялся.
- А чью?
- Товарища.
- Какого товарища?
- Лёвы Прыгунова. Он был ранен. В нашем закутке окопа мы вдвоем остались. К нашим уйти не представлялось возможным, а немцы уже подходили. Если бы я не сложил оружие, они бы его добили, а так он остался жив.
- ...И тоже попал в плен. И тоже наверняка стал предателем, как и вы.
- Да, он тоже попал в плен. Но зато он остался жить.
- А вы, прежде чем его спасать, спросили у него хотел ли он жить в немецком плену?
- Он был без сознания...
- Ну конечно.
Полковник долго, не меньше минуты смотрел в голубые бесхитростные глаза Ромашова.
- Потрясающе кривая логика! - воскликнул он в итоге и брехливо рассмеялся. - Вы знаете, меня не покидает ощущение, что вы мастерски дурите мне голову!
- Я не дурю вам голову. Просто поймите, что жизнь гораздо сложнее упрямых фактов. Намеренное упрощение жизненных процессов также губительно, как и их усложнение.
- Так, - полковник треснул кулаком по столу. - Достаточно на этом. Конвой!
Ромашова увели. Коротков чесал в затылке, читая про себя протокол, и поглядывал на нахохлившегося как воробей в луже, начальника. Полковник с полминуты задумчиво отстукивал ногтями дробь.