Страница 2 из 73
Голос раздался сзади, там же, где и всегда. Ты даже не смотришь в ту сторону, Стив, так как и без того знаешь, что там нет ничего, кроме кучи тряпья и картона, в которых зарылся очередной шлак улиц и общества. Социальный Статус этой грязи не выше двадцатки, а значит ему не положено почти ничего, кроме дешёвого пойла и входа в здания типа F4. Жилые постройки граждан с СС от шестидесяти до восьмидесяти. То есть таких как ты, детектив.
Лифт открывается. Кабина три на три метра вместилище для уже втиснутых, будто законсервированных, граждан всех пород и национальностей, голов десять, а то и больше. Но тебе ведь не до этого. Тебе не важно, сколько их здесь. Ты знаешь, лифт останавливается лишь тогда, когда в нём есть место, а допустимый вес не превышен. Это нормально, что он забит под завязку. В каждом строение такого рода живёт почти три тысячи человек. Лифтов десять, а само оно является проходным блоком, между жилыми постройками, сковавшими друг друга, как эта толпа в лифте. Тебе тесно и душно. Слишком мало места. Даже для того, чтобы просто пошевелить плечом, приходится прикладывать немалые усилия. Толпа сдавливает тисками. Каждый норовит встать поудобней, наплевав на окружающих. Кто-то наступил тебе на ногу, чей-то локоть или сумка упёрлись в бок. Пахнет мочой и приправами, дешёвыми духами, потом, машинным маслом и грязью. Люди молчат и ждут, когда консервная банка снова откроется и впустит хоть немного воздуха.
Ворота лифта расходятся в стороны, в лицо бьёт сырой ветер. Толпа выталкивает тебя на покрытую потёками масла и хлорированной воды посадочную площадку. Вас здесь с полтысячи или немногим больше. Так сразу не протолкнёшься, учитывая, что размеры площадки не больше футбольного поля. И не малою часть территории загородили такси и перекрытия с жёлтыми маяками и табличками «Ремонт». Платформа покрыта трещинами, сверху вечно что-то капает, а местами не прекращая льётся. Всё сверкает кислотными оттенками зелёного, синего и розового, неоном вывесок и реклам. Машины таксистов грязны, краска на тех местах, где нет рекламы, истёрта, а на окнах постоянно мерцают лица и фигуры девочек на заказ, а также восточных ресторанов. Сквозняки поднимают полы плаща, и ты крепче прижимаешь руки в карманах к корпусу. Твоя голова немыта и светлые русые волосы стали маслянисто тёмными. Ты идёшь беззвучно, всюду бьёт музыка. Электронные биты задают ритм жизни, сквозь них рвётся какофония женских и мужских голосов на всех языках, отрывками, сквозь шум толпы, гремят рекламные и пропагандистские вставки. "Война позади, DuOtis на страже мира".
Подойдя к краю платформы можно увидеть, как сквозь туман и дым, подобно пчелиным сотам, распростёрлись блоки промышленных построек. И словно пчёлы по ним ползут грузовые машины и ремонтные дроны. Проносятся сквозь тёмные тоннели поезда метрополитена и без конца гудят тысячи ватные намагниченные линии автострад, переполненные всевозможным транспортом.
Ты не идёшь к такси, так как экономишь кредиты и время. У тебя двенадцать часов, чтобы напиться, проспаться и оказаться на службе в DuOtis. Ты ведь законник, Макколди. Законнику важно выглядеть на работе лучше, чем во всей остальной жизни. Ты идёшь к грузовому лифту в конце платформы, минуя зазывал и торгашей, подмигивающих голографических девок, приглашающих оголёнными телами в местные бордели.
Лифт выезжает каждые пять минут. Стоит спуститься одному, на его место тут же приезжает откуда-то сверху "брат-близнец", ещё пять минут, и на смену второй платформе, спускается третья. Рядом с ней, чуть левее, такой же грузовой лифт, с одной лишь разницей, что движется он в противоположную сторону, туда, где садятся пассажирские вертолёты. Но они не для тебя. Слишком дорого. Твой СС не позволяет осуществлять какие-либо маломальские кредитные операции, а то жалование, которое тебе начисляют ежемесячно, годится лишь на то, что бы едва сводить концы с концами. Поэтому ты выбираешь тот, что едет вниз, в глубины преисподней. Перед отправлением звучит короткий гудок, после которого платформу огораживает решётка. Ты успеваешь как раз тогда, когда та почти сомкнулась. Налетаешь на какого-то низенького старика, сбивая его с ног. Он осыпает тебя матом, ты бьёшь коленом в челюсть. Баш на баш, он живёт на твои налоги. Толпа не даёт ему упасть, он замолкает, опустив разбитое лицо в решётчатый пол.
-Эй, я не хотел….
Что это, Макколди, сострадание? Ты зачем-то положил руку ему на плечо и попытался заглянуть в лицо. И что ты надеялся увидеть? Нет, ничего кроме отчаянья и страха там быть не могло.
Тела и лица освещают мерцающие полосы проносящихся мимо платформ, лифт рвёт пространство скрежетом адской вагонетки. Тут и там взгляд выхватывает отдельные фрагменты: нейлоновые трусики на подтянутых ножках малолетки неподалёку, усталое, выглаженное пластикой, лицо немолодой дамы, со строгой причёской на голове, оранжевый пояс строительного комбинезона на мужчине мексиканской наружности. С обеих сторон прутья решётки и сверкающие платформы, сменяющие друг друга. Общепит, производственные цеха, склады, танцевальные площадки, рынки, рынки, ещё раз рынки, наполненные всем, от шмоток до нейроимплантов.
Платформа замедляет спуск, решётка раздвигается, и толпа рвётся в отрытые двери вагонов метро. Ты спешишь вместе с толпой, активно орудуя локтями, у тебя ведь так мало времени. Свет в вагоне на мгновение гаснет, гул толпы становится громче. Магнитные подушки увеличивают гуд, освещение постепенно возвращается, и вот вы уже несётесь сквозь нарисованный на стенах вагона город. Вы лейкоциты, стремящиеся доставить что-то крайне важное по больной варикозом венозной системе города. Ты смотришь в окно и видишь, как мимо, куда-то выше, подымается по магнитным рельсам другой поезд. Всё это ненастоящее, такая же голограмма как у тебя в квартире. Фальшивый белый город.