Страница 2 из 3
– Шаталов.
– Шаталов? Саша Шаталов… Гм… А как зовут твоего папу?
– Александр Владимирович.
– А где ты живёшь?
– В Городе.
– В Новосибирске что ли?
– Да.
– В школу ходишь?
– Нет. В этом году пойду в первый класс.
– А на какой улице ты живёшь, Саша Шаталов?
– Гражданин, – всполошилась Ольга Ивановна. – Почему вы спрашиваете? Вам это зачем?
– Простите! Это совсем не то, о чём вы подумали. Я человек положительный, вот, пожалуйста, мой паспорт. Меня зовут Сергей Романович Геласимов, подполковник в отставке. Мне очень понравился ваш внук. Хотелось бы подружиться с ним, гулять, беседовать, разумеется, в вашем присутствии.
– Это очень странно, гражданин! Сашка, пойдём-ка отсюда, – сказала женщина и, взяв внука за руку, поспешно потащила его в сторону санатория. – Никогда не подходи к этому дядьке, – услышали мы на прощание.
– Вот так! Дóжили! – грустно сказал Геласимов. – Нельзя с ребёнком заговорить, сразу заподозрят, что ты маньяк-педофил.
Солнце спустилось за ивы и берёзки, росшие на противоположном берегу. Над водой носились стрекозы, облака над нами окрашивались в красный цвет. С востока поднималась серая муть. Стало скучно и холодно. Мы вернулись в корпус.
За вечер Геласимов не проронил ни слова, ходил взад-вперёд по комнате и курил на балконе, глядя на сосновый бор за речкой.
Следующее утро была мрачным. Вместо ясного синего неба с белоснежными облаками увидели мы над собой плотную тёмно-серую мглу, и воздух был не июля, а августа в самом конце.
Мы сидели с Геласимовым в соляной пещере, наблюдая за игрой света в кристаллах на стенах и потолке, когда пришла Ольга Ивановна с Сашкой.
Она села в кресло, закрыла глаза и стала дышать под терапевтическую музыку композитора, нерусская фамилия которого была очень известна лет двадцать назад, но сейчас никому ничего не говорит. Сашка палочкой ковырял соляной пол в углу. Ковырял долго, усердно, и вдруг, заглушая целебную музыку, закричал восторженно и громко, как Архимед, выскочивший из ванны:
– Бабушка! Здесь под солью деревянный пол! Разве в пещерах бывают деревянные полы?!
– Отстань, – сказала бабушка, с трудом приподняв веки. Музыка действительно благотворно действовала на неё.
Мы пришли минут на десять раньше Ольги Ивановны, но Геласимов дождался, когда она с внуком выйдет из пещеры.
– Извините, мне надо задать вам очень важный для меня вопрос, – обратился он к ней. – Александр Шаталов ваш зять?
– Послушайте, я не могу объяснить себе ваше поведение, поэтому я вас боюсь. Отстаньте от меня, иначе я обращусь в милицию.
– Эх, Ольга Ивановна! Милиции мне не страшна! И вам я ничего плохого не сделаю. Скажите всё же, кто вам Шаталов, давно вы его знаете, откуда он, кто его родители?
– Шаталов мой зять. Моя дочь уже десять лет за ним замужем. Он родился в Новосибирске, учился в Новосибирске, жил в Новосибирске и никуда из него надолго не уезжал. Родителей его я хорошо знаю. Они тоже всю жизнь прожили в Новосибирске. Что вы к нам пристали?
– И ещё один вопрос. Самый безобидный. Вашему зятю тридцать восемь лет? Не так ли?
– Ну, допустим, тридцать восемь. И что из этого? Вы знаете моего зятя?
– Поверьте, я спрашиваю не с плохими намерениями. Я подумаю, что можно вам рассказать, чтобы вы меня поняли. Только, прошу вас, не избегайте меня.
Между тем небо стало совсем тёмным, но дождя не было и, как мне почудилось, пахло дымом. Мы сели на скамейку под берёзой. Поведение Геласимова и мне начинало казаться если не подозрительным, то странным. Я молчал, не находя темы для разговора, он тоже.
– Я с вашего разрешения похожу один, – сказал он после длительного молчания.
– Пожалуйста, пожалуйста, – ответил я и пошёл в корпус.
В холле я пристроился в очередь играть на бильярде, и играл до самого обеда.
– На улице вроде дымом пахнет, – сказал я своему очередному сопернику, азартному орденоносцу, игравшему вчера с Геласимовым.
– А вы ничего не знаете? Красноярская тайга горит. Это не тучи, это дым от пожарищ. «Дым в лесу» – у дедушки Гайдара есть такая повесть. Враги жгут русский лес, пока мы тут фиточаи гоняем.
– Вы кто по профессии?
– Я то? Комбайнёр. Сельский труженик. Мне сам Никита Сергеевич Хрущёв этот орден вручил.
– Ух ты! А какой он был, Хрущёв?
– Какой, какой? Лысый. В шляпе, в белом пиджаке.
– Как же вы увидели, что он лысый, если он был в шляпе.
– Как, как! Я ж его не только в шляпе видел!
– Ну и как теперь ваш совхоз?
– Да никак! Нет его. Вообще нет. Зря целину поднимали. Лучше бы по ней зайцы бегали да волки рыскали, – старичок оказался злой.
С Геласимовым мы встретились только вечером в номере.
– Я так понимаю, – начал он, – что мне пора объяснить вам своё поведение за последние сутки. Тогда мне придётся рассказать вам самую странную и страшную историю моей жизни.
Я приготовился слушать.
– Итак, тридцать два года назад я служил в Монголии. Мне только-только стукнуло тридцать лет, я был ещё капитаном, девятый год счастливо женатом на красавице по имени Наталья – маленькой, худенькой с синими глазами и густыми тёмно-золотыми волосами. И у нас был сын Сашка неполных семи лет.
Мы жили в военном городке в степи, а вернее в полупустыне. Летом стояла угнетающая жара, усугубляемая отсутствием надежды на дожди и даже небольшое похолодание. Кругом ни деревца, ни кустика, ни тени, кроме тени от солдатских казарм и домиков офицерских семей. На вдыхание раскалённого воздуха тратились огромные силы, сердце колотилось, одежда противно липла к телу. И при этом вода была привозная и её приходилось экономить – лишний раз не помыться.
Нам солдатам терпеть трудности, вроде, по званию положено, но за что должны были страдать наши жёны и дети? Большинство офицеров на лето отправляли свои семьи в Союз, а мне моих некуда было отправить: и Наташины, и мои родители умерли, а своей квартиры – так уж получилось – у нас не было. Развлечений, кроме телевизора, тоже никаких. За всё время службы два раза приезжали в часть второстепенные артисты с концертами – вот и всё. Свист сусликов в степи, парящие в небе степные орлы и звенящая жара – и так изо дня в день до самой осени.
Командиром нашего полка был полковник Медведев – страстный рыбак. Монголы, будучи природными мясоедами, почти не употребляют в пищу рыбу, поэтому их реки кишат ею, и никто не запрещает её ловить. При каждом удобном случае Медведев уезжал на рыбалку довольно далеко от городка, давая соответствующие наставления своему заместителю, что ему врать в случае, если начальство будет интересоваться где он.
Однажды, приехав из очередной отлучки, Медведев сказал нам, что открыл «настоящий оазис» с лесом, прохладной рекой, видом на горы и предложил в выходные организовать пикник для офицеров полка. Надо ли говорить, что мы с радостью согласились?
И вот в субботу двадцать пятого июля – этот день я не забуду до смертного часа – рано утром мы выехали из нашего городка на пяти «уазиках-буханках», цепочкой следовавших за джипом Медведева, который вёз огромную кастрюлю с купленной у местных монголов и лично им замаринованной бараниной, а также вино для женщин, водку для нас, разную закуску, несколько мангалов, шампуры и мешок с подготовленными древесными углями – всё, что требовалось для предполагаемых шашлыков.
Я ехал с женой и Сашкой в первом уазике. В кабину с шофёром сел майор Ерохин. Он считал, что старшинство по чину даёт ему это право даже в обход женщин. С нами в фургоне ехали его жена Нина Николаевна и трое детей – все девочки. Таких, как я и Ерохин – офицеров с жёнами и детьми – было пять человек, а всего в нашей компании – человек тридцать – тридцать пять, и из них семь или восемь детей.
Дорог, как таковых, не было. Мы ехали по ровной, как бильярдный стол, степи и в дорогах не было никакой надобности: езжай куда глаза глядят, и всюду будет дорога. Несколько раз встречались нам юрты пастухов, накрытые цветными войлоками. Вокруг них паслись стада: вперемешку коровы, овцы, козы, лошади, верблюды. Охраняя их, гарцевали на низкорослых лошадках колхозники-араты, упираясь в стремена короткими ножками. Тут же посреди степи стояли сто тридцатые ЗИЛы с голубыми кабинами, или ГАЗ пятьдесят третьи цвета речной тины – на них пастухи перевозили свои юрты и домашний скарб.