Страница 25 из 46
Он ушел, а минут через десять вернулся с какими-то книжками и повел Ольгу во двор. Дождь не переставал. Двор был залит грязной водой и жидкой глиной. Ольга шла по этому месиву в своих дорогих туфельках, но ей было все равно. Ей казалась эта грязь гораздо более чистой субстанцией, чем она сама. Они вошли в низкий сарайчик посреди двора. В нем пахло медом и мятой. Старец налил Ольге душистого чая и пододвинул блюдо с сухарями и сушками.
-Давай потрапезничаем. Сегодня день постный.
-Я ощущаю себя ужасной грешницей, - прошептала Ольга.
-Ваши грехи прощены. Да и не такая вы уж и ужасная грешница, по нашей-то жизни. Времена настали адские. В России шесть миллионов младенцев в год убивают этими абортами, и не знают про то. Не ведают, что грехи творят. Противозачаточные таблетки тоже убивают, только на очень ранней стадии. Об этом тоже почти никто не знает. И пьют их годами. А если и придут на исповедь – каяться не в чем, все - безгрешные. Однажды пришла ко мне женщина, еще в советские времена. Я тогда в столице на одном приходе служил. Она – передовик производства была. Пошла по совету подружки на исповедь, а что это такое, знать – не знает. Очередь из бабушек растолкала. Подходит, меня спрашивает. Я ей говорю, что можно начинать каяться. А она мне заявляет, что грехов-то у нее нет. Начинает мне про свои грамоты рассказывать, что она лучше, чем мужики работает, что портрет ее на доске почета висит. Я тогда ей говорю, что если у нее грехов нет, то путь приносит портрет свой – мы его тут повесим, рядом с иконами святых. Смотрю – задумалась она, сказала, что позже придет. Я о ней молился, как и о всех, кто ко мне приходит. В следующий раз пришла и говорит, что портрет свой не будет приносить. И вдруг как зарыдает. Двадцать абортов она сделала, все хотела быть не хуже мужиков… Только мужики-то рожать не умеют. Это вам такая дана привилегия… Гордыня, несмирение, отсутствие любви – вот они, основные наши грехи-то…
Они потрапезничали. Ольга поблагодарила старца, попросила разрешения приезжать. Потом отдала все, что было в кошельке, на строительство монастыря. Когда она выехала на трассу, дождь кончился. В голове была чистота и ясность. Ольга твердо знала, что должна сделать.
Дома она выкинула белый порошок в унитаз, туда же последовал коньяк. Потом забрала красную коробочку и шампанское Корецкого и поехала в театр. Шеф в своем кабинете просматривал материалы, снятые телевизионщиками. Она молча поставила коробочку на стол вместе с французским шампанским.
-Простите меня, Евгений Михайлович. Я возвращаю Вам Ваше кольцо и бутылку.
Потом она взяла чистый лист бумаги и ручку и стала что-то писать.
Ошарашенный Корецкий вскочил и стал бешено шагать по кабинету.
-Оленька! Я все понимаю, я очень виноват. Я был невнимателен к тебе последнее время, но эти репетиции и Сара меня доконали. Прости! Ты такая… ты ведь все понимаешь с полуслова. Умная, утонченная, красивая…
-Дело не в этом,- заговорила Ольга,- дело в нас. Мы все какие-то странные. Я дважды была замужем. И больше не хочется. Поверь… Это все – такая грязь. В браке и вне брака нет любви, все стали эгоистами, ненормальными, больными…
-Оленька, просто у тебя депрессия.
-Нет. Наоборот. С сегодняшнего дня у меня нет депрессии. Что нормального ты видишь в обществе, где беременная невеста делает аборт, не желая портить животом свадебное платье? … Или где любящий муж при первом удобном случае привозит проституток… Впрочем, я не хочу никого осуждать… Я такая же. Агнессу проворонила… С Семеном нужно будет еще разобраться… А то какая-то ерунда вышла.
-Оленька, это все пройдет. Ты переутомилась. Вот премьеру отыграешь – и я тебя отправлю куда-нибудь отдохнуть. Мы обязательно с тобой станем счастливыми.
-А что такое счастье? Я только сегодня поняла, что такое счастье. Мы ищем его во всем и везде, подсознательно, постоянно, не зная, в чем оно. Ищем в браке, карьере, богатстве, друзьях… Сердце никак не успокаивается даже до последних дней жизни. И очень редко, кто его находит. Сегодня я видела такого человека…
-Оленька, ты мое счастье.
Корецкий попытался обнять ее, но Ольга отстранилась и подала ему лист бумаги.
-Что это?
-Заявление. Прошу меня уволить по собственному желанию. Я не хочу больше быть убийцей и не буду.
-Убийцей кого?
-Святого Иоанна Крестителя.
-Бред какой-то! Как ты можешь его убить? Он жил две тысячи лет назад.
-Это не важно. Я играю Саломею. Своим танцем я участвую в этом ужасном убийстве даже спустя два тысячелетия.
-Ты не можешь уйти. Через неделю у нас премьера. Будет весь бомонд. Посол Израиля, депутаты, министры. Мы наприглашали пол-Москвы. Ты что, хочешь, чтобы мы опозорились?
-У вас есть Лиза. Я играть не буду. И вообще я никогда больше не буду играть. У меня ведь еще два образования. Проживу.
-Ты не сможешь так со мной поступить! Со всеми нами.
-Прости. Вернее, простите. Я пойду. Простите и прощайте, - сказала Ольга и твердой походкой пошла прочь.