Яр

Около 11 утра мы уже были у дома экс-супруги Кость. Просторная прихожая оказалась настолько безупречно чистой, что я инстинктивно полез разуваться. Тем более на улице шел проливной дождь, и даже после небольшого расстояния до двери от машины мои ботинки покрылись толстым слоем грязи. Но хозяйка пресекла мое намерение и провела в гостиную.

Изольда Петровна, вдова убитого, оказалась дамой эксцентричной. Ее настороженный взгляд внимательно изучал нас с Гордеевым. Такой взгляд бывает у дворняжки, которая при появлении во дворе новеньких кобельков оценивает, стоит ли их уважать, или можно сразу подмять под себя. Кажется, решила, что мы не так просты. Дама криво улыбнулась, одним краем непропорционально большого рта, и предложила сесть. А потом еще и чаю.

— Саша, чаю! — гаркнула она куда-то в пустоту большого и безвкусно обставленного дома, чувствовалась преемственность особняку Кость. Явно, с ее уходом там не многое поменялось. Женщина уселась на леопардовый диван, приподняв длинный подол темно-коричневого балахона, в котором ее тощая и невысокая фигурка болталась как ложка в стакане. Судя по дочерям ей было далеко за сорок. Выглядела она лет на 10 моложе, а сзади с ее комплекцией и молодежной короткой стрижкой, пожалуй, вообще сошла бы за подростка. За ее спиной как страж у трона королевы встал молодой человек лет 25. В элегантном дорогом костюме и при ярко-оранжевом галстуке. Его пухлые губки были крепко сжаты, и во взгляде невинных голубых глазок читалось явное презрение к милицейским ищейкам. Он то и дело приглаживал и без того плотно облепившие череп русые волосы, явно чем-то намазанные. Пользуются ли еще бриолином? Или теперь есть что-то более современное для придания пышным кудрям крысиной прилизанности?

— Мы хотели бы узнать, в каких отношениях вы были с бывшим мужем и где были вчера между часом и двумя часами ночи, — пояснил я хозяйке дома и выразительно взглянул на набриолининого пажа.

— Это Евгений, не волнуйтесь, от него у меня нет секретов, — протянула женщина-подросток и кинула на паренька полный нежности взгляд. — Мне скрывать нечего, тем более мое отношение к бывшему мужу ни для кого не секрет. Я ненавидела Кость. Пока мы были молоды и перебивались от зарплаты до зарплаты, я ему была нужна. Нужна чтобы выслушивать его бесконечные жалобы на несчастную долю, на непонимающее начальство, на пробки на дорогах. На все. И утешать его, подбадривать, поднимать самооценку. И молчать о своих бедах. Ну как же. Ведь у него своих хватало, а я его любила и хотела, чтобы ему было легче. А чем он мне отплатил? Когда его карьера пошла в гору, он тут же почувствовал себя самым-самым. Стал сначала скрытно, а потом откровенно ходить налево. А затем и вовсе со мной развелся. Я едва успела вкусить его богатства, хотя его бедности испробовала вдоволь. Отобрал у меня детей. И ведь он, даже выпроваживая за дверь, все равно далеко не пускает. Заставил поселиться здесь, по соседству, иначе грозил лишить и тех крох содержания, которые изволит, точнее, изволил мне выплачивать. Ничтожество. И как вы думаете, я должна к нему относиться? — она почти сорвалась на крик. Грудь бурно поднималась под тяжелыми медальонами, свисавшими с шеи.

Тут появился чай, и она перевела дыхание. Саша оказался мужчиной. Что меня несколько удивило. Мужчин-горничных мне еще встречать не доводилось. Хотя в принципе я не припомню, чтобы видел горничных, разве что в отелях. Накачанный брюнет в белоснежной рубашке расставил все необходимое для чая на маленьком столике и тихо удалился. Я заметил, что Евгений проводил его полным злости взглядом. Похоже, чего-то не поделили, а скорее кого-то. Честно говоря, неясно, какой толк от этого мальчишки был нынешней вдове. Его замашки явно отдавали «голубизной». Гордеев, очевидно, тоже отметил отношение паренька к «горничной». Он с любопытством его изучал, пока Изольда передавала тому изящную чашечку из такого тонкого фарфора, что я даже побоялся взять ее в руки, вдруг рассыплется.

— Что же касается вчерашней ночи. То около 12 я ушла спать, около 4 утра меня разбудил звонок Валерии. И нет, подтвердить этого некому. Я сплю одна, — последнее она особенно подчеркнула. — Но я его не убивала. Зачем брать грех на душу.

— У вас есть какие-то соображения, кто мог желать смерти вашему бывшему мужу?

Женщина хищно усмехнулась:

— Проще сказать, кто не желал его смерти. Он был не из тех, кто располагает к себе. Единственная, кто может жалеть о нем, это маленькая пронырливая Марселька, которой она дарил такие подарки, каких я никогда не видела.

Я удивленно поднял бровь:

— Так они были любовниками?

— Да он не пропускал мимо ни одной юбки, а уж такой смазливой, да к тому же живущей в его доме и подавно, — она так резко поставила чашку на блюдце, что волна чая выплеснулась через край и несколько горячих капель попало ей на руку. Евгений тут же оказался возле нее с салфеткой в руках. Мне бросились в глаза его ноги. Он был обут в яркие домашние тапочки, что очень забавно сочеталось с официальностью всего остального наряда. Очевидно, он частый гость в доме и чувствует себя здесь совершенно комфортно: