Страница 3 из 26
Ваня стоял перед городской елкой и шмыгал носом, не обращая внимания на снующую вокруг толпу. Пусть думают, что он простуженный, поэтому в соплях. А ненавидяще пялится на красную звезду на макушке — потому что монархист, вот почему!
— Пусть эта зеркальная чушь закончится, очень тебя прошу, дедушка Мороз! — шептал Ваня заветное желание. — Понимаешь, дедушка Мороз, очень хочется нормальной жизни. Нормальной, понимаешь? Я не прошу сказочной новогодней ночи или чтобы у меня приключилась опупенная любовь нечеловеческая. Пожалуйста, сделай так, чтобы зеркала больше не бились, а? Ведь у всех людей не бьются, а у меня проходу нет! И жизни нет. Эх…
Обидно было знать, что новый год начнется с увольнения. Работа Ване нравилась, да и задержался он на этом месте дольше, чем на всех прочих вместе взятых. Устал он мытарствовать, прямо скажем.
По дороге домой он купил бутылку водки, банку соленых огурцов — и маленькое зеркальце, упрятанное в круглую жестяную шкатулку, вроде безвкусно изукрашенных дамских пудрениц, только без пудры. Он решил в этот раз разобраться со своим проклятием раз и навсегда! Сойтись лицом к лицу с неизведанным потусторонним, так сказать. Правда, в магазине попросил продавщицу самой выбрать зеркальце, упаковать хорошенько и положить в пакет с покупками, ему при этом не показывая.
Дома он хорошо подготовился: нарезал бутерброды, откупорил водку, открыл банку с огурцами, налил стопку, сунул в банку вилку, чтобы огурцы выуживать. Достал катушку широкого прозрачного скотча и отрезал кусок. Сел за стол, поставил перед собой «пудреницу».
Зажмурив глаза и отвернувшись, осторожно вслепую приоткрыл крышечку — просунул внутрь пальцы с куском скотча. На ощупь тщательно залепил всё стеклышко. Чтобы, значит, если вдруг разлетится, то осколки не воткнутся ему в физиономию, а останутся на липкой пленке.
Закончив с приготовлениями, Иван хлопнул стопку, глубоко выдохнул, закусил хрустящим корнишоном.
Открыл «пудреницу» — и принялся высказывать зеркальцу всё, что накопилось на сердце. Громко, четко, обстоятельно, вслух. Начиная со случаев из раннего детства.
Когда заболело горло, он поймал себя на том, что просто в голос орет на «пудреницу». Ходит по кухне взад-вперед и разглагольствует, как полоумный. Оглянувшись на часы на стене, Ваня охнул — и кинулся к холодильнику, к плите: час до полуночи, а у него праздник встретить нечем, кроме едва тронутой бутылки водки. Ее он, кстати, от греха подальше завинтил крышкой и задвинул под стол.
Вскоре весело заскворчала картошечка на сковородке, облились майонезом крупно покромсанные помидор и огурец, изображая собой праздничный салат.
Ваня протянул руку, чтобы включить маленький телевизор, стоявший на тумбочке между микроволновкой и электрическим чайником. И замер. Потому что случайно взгляд коснулся открытой «пудреницы». А в оной, в зеркальце, сквозь пузырчато приклеенный мутный скотч отчетливо виднелся чей-то палец. Не отражение Ваниного, никак нет. Это был чужой палец из зеркальной вселенной.
И этот палец старательно выводил на запотевшем — с той стороны запотевшем! — стекле два кривоватых знака: палка и символ вечности.
Ваня, стараясь не дышать, опасливо присел перед столом на корточки, так чтобы над столешницей оставались только округлившиеся глаза и макушка с поднявшимися дыбом волосами. Вперил безотрывный взгляд в зазеркальное таинственное действо.
Однако нарисовав два знака, палец скрылся за рамкой.
Подождав минуту и не дождавшись никакой дополнительной информации, Ваня шепотом ругнулся:
— Ну и что это такое, блин?
— Цифры. То есть номер, — последовал благожелательный ответ из «пудреницы», тоже шепотом.
Ваня шарахнулся от стола, а так как кухня была тесная, он мгновенно влепился спиной в дверцу духовки. Над его головой сковородка на плите угрожающе подпрыгнула, звякнув крышкой. Ваня трясущейся рукой дотянулся до вентиля и выключил газ, пусть картошка еще не успела толком дожариться.
— Цифры, вашу маму? — пролепетал Ваня.
Вот к чему привела его ругань с зеркалом! Раньше он видел только мелькающую тень, а теперь всё стало еще хуже — эта тень соизволила с ним заговорить!
— Ой, точно — не так же! — донеслось с той стороны.
И Ваня увидел, как изображение в круглом зеркальце повернулось на девяносто градусов. Минус и знак бесконечности предстали цифрой.
— Восемьдесят один, — констатировал Ваня. — И что это значит? Срок моей жизни?
— Как восемьдесят один? — удивились оттуда. — Да что ж такое-то…
Неведомый палец вернулся, да с целой кистью руки: ладонь стерла цифры, под звук шумного дыхания стекло снова запотело — и палец вывел те же знаки, но в зеркальном отражении.
— Восемнадцать, — понял Ваня. — Это мне столько лет осталось мучиться с проклятием?
— Каким проклятием? — сперва не поняли в зеркале. Малость поразмыслили, уразумели: — А, то есть ты так думаешь, да?