Не будите в кошке зверя

Александр Сазонов ехал домой в легком волнении – куда-то подевались Ларка с Лизаветой. Домашний телефон не отвечает, теща Ольга Николаевна сегодня с Ларисой не разговаривала, ну, а его матери вообще звонить бесполезно. У них с невесткой были сильно натянутые отношения, которые даже не исправило рождение Лизаветы. Саша передернулся, представив, что наговорила бы ему мать про Ларису, знай она, что Лизу рожала посторонняя женщина. И не важно, что биологически ребенок был только их и ничей больше, мать не приняла бы никаких аргументов. Она итак давно уже намекала на Ларкину несостоятельность, как женщины. Странно, почему ей не пришло в голову, что виноватым может быть он, ее сын? Очевидно, для этого требовалось несколько большая доля самокритичности, чем была у матери.

А ведь он чуть не рассказал ей об Анне Глотовой и вообще обо всем, что они с Лариской вместе затеяли. На какое-то время ему показалось, что о таком важном деле, как ребенок, будущая бабушка должна знать обязательно. У него еще, помнится, мелькнула мысль, что с тещей пусть сама Ларка решает, а своей матери он расскажет.

Жена, как это случалось всегда, почувствовала его метания и тем же вечером организовала задушевный разговор за бокалом шампанского. Они позволяли себе иногда по вечерам выпить под хорошую закуску. В один вечер это были горячие, густые щи, и тогда они оба пили холодную водку из морозилки, весело поглядывая друг на друга слезящимися от спиртовых паров глазами. В другой – салат из крабового мяса, который они запивали дорогим белым вином. В тот вечер на столе стояла открытая коробка шоколадных конфет и консервированные ананасы в стеклянной вазочке.

- Я понимаю тебя, Сань. – говорила Лариса, поглаживая пальцами запотевшее стекло фужера. – Очень не хочется что-то скрывать от родителей, но это не только наш секрет. Подумай о ребенке.

- Неужели кто-то из бабушек будет желать своему будущему внуку или внучке плохого? – не удержался он от банальностей.

- Я не об этом. – сказала Лариса. – Годы идут, наши матери стареют и никто из них не застрахован от старческого слабоумия. Что мы потом будем объяснять нашему ребенку, если его погладят по голове и назовут подкидышем.

- Какой подкидыш! – возмутился тогда Саша. – Это же наш ребенок до последней клеточки!

- Об этом знаем мы с тобой, да еще Ритка с Витькой, а твоя мама, например, склонна подозревать меня в разных нехороших вещах.

Он промолчал, так как жена была права. Она вела себя со свекровью безупречно, но чутко улавливала плохое к себе отношение и никогда об этом не забывала. В тех редких случаях, когда они с женой умудрялись ссориться, Ларка вдруг вспоминала такие моменты, которые и помнить-то не должна была. И на этот раз Сашка с ней согласился, незачем посвящать в их тайну еще кого бы то ни было.

Вот и родной подъезд, на балконе ветром колышет занавеску. Сашина рука непроизвольно потянулась к мобильнику – еще раз позвонить домой. Но он тут же отдернул руку – глупость какая, через минуту он уже будет в квартире. А вообще, надо обязательно купить Ларке сотовый, чтобы не дергаться вот так, по пустякам.

Он на одном дыхании взлетел на третий этаж и открыл дверь своим ключом. Теперь он не пользовался звонком, чтобы не разбудить Лизавету. Саша аккуратно разулся в прихожей и ему хватило одной минуты, чтобы понять, что жены и дочери в квартире нет. Вот теперь он по-настоящему разволновался, что такое могло произойти? А главное – что теперь со всем этим делать? Неожиданно Саша почувствовал, как пересохло у него в горле. Он прошел на кухню, накачал помпой из пластиковой бутыли воды в стакан и начал пить большими глотками.

На столе лежал какой-то листок бумаги. Когда Саша обходил квартиру, то лишь заглянул в кухню, чтобы убедиться, что Ларки здесь нет. Листка он не заметил. Сердце бухнуло в груди – записка? Он, не глядя, поставил стакан в мойку, чуть не промахнулся и на ватных ногах шагнул к столу. Листок его чем-то пугал, почему-то не казалось, что сейчас все станет понятным и он узнает, что Ларка с Лизой засиделись в гостях у какой-нибудь из многочисленных подруг жены. Он взял бумагу и прочел первое слово «Саша!». Это было непривычно, в любой записке к нему жена никогда не писала так строго. Обычно это было Саня, Санечка, Санек, Сашка или просто Солнце мое. Он стал читать дальше.

« Прости, но ничего не могу с собой поделать. У нашей дочери не может быть отца, который обвиняется в совершении двух убийств. Прощай и не ищи нас. Так будет лучше. От мамы ты ничего не узнаешь».

Саша медленно опустился на стул и уставился в окно. По синему июльскому небу плыли комочки белых облаков, скрываясь за краем веселенькой кухонной занавески. В доме стояла звенящая тишина, даже сосед сверху почему-то не топал из комнаты в комнату, как слон.

«От меня ушла жена. – подумал Саша. – Потому, что считает меня убийцей. Да, она еще и дочку забрала». Мысль была длинной и вялой и почему-то совершенно не вязалась с образом Лариски. Он не мог себе представить, что жена торопливо и воровато собирает вещи, потом пишет записку, а затем со страхом покидает квартиру, боясь случайной встречи с мужем. Лариска бы так не сделала, она или сказала бы напрямик о своих подозрениях, или открыто ушла, приняв окончательное решение. И вряд ли он сумел бы ее так вот сразу разубедить, разве что потом, потратив на это массу душевных сил и энергии.

Саша снова взглянул на записку – « От мамы ты ничего не узнаешь». Так, значит теща в курсе! Он неожиданно вышел из ступора и метнулся к телефону.

- Не узнаю. – бормотал он, набирая знакомый номер. – Еще как узнаю. Тоже мне … .

Но как только в трубке раздалось беззаботное «але?», он дал отбой. Нет, так не пойдет! О таких вещах по телефону не говорят, надо ехать. Саша схватил барсетку, ключи, быстро сунул ноги в туфли и уже собрался выскочить из квартиры, но вспомнил, что оставил Ларкину записку на кухонном столе. Плюнув на врожденную аккуратность, он прямо в обуви ринулся на кухню, схватил злосчастный листок бумаги и уже окончательно выбежал из квартиры.