Страница 22 из 36
- На продажу? - поинтересовался Денис.
- В Японии есть мастера дзен, которые много часов рисуют удивительные сложные и красивые картины мелом на камне, не заботясь о том, что эти шедевры вскорости смоет дождем. Это и есть подлинное искусство. Не результат, а процесс.
- Понятно. И хорошо берут?
- Оптом забирают, - задумчиво почесал живот Санчес. - В общем, сегодня будешь учиться вырезать заготовки.
Весь день Денис учился вырезать из дерева, строгать и обтачивать деревянные чурбачки. Основной упор делался на правильное положение тела и рук во время работы, а также на правильности выполнения движений.
- Ты должен стремиться к совершенству в каждом движении - самому стать этим движением. Твой беспокойный ум приносит тебе страдание,- объяснял Санчес. - Ты сконцентрирован на результате, вместо процесса, и, пока так продолжается, результат будет неизменно огорчать. Так и в жизни: стоит забыть обо всем, кроме правильности выполнения движений, и результат придет сам собой. Более того, увидишь, что между тобой и этим результатом никогда не было ни стены, ни пропасти. Ты всегда сам был этим самым результатом.
Смысл этих речей для Дениса не переставал быть туманным, но он стал тщательней следить за тем, как держит руки и как выполняет каждое движение и не заметил, как втянулся настолько, что позабыл обо всем на свете. Монотонный цикл однообразных движений ввел Чеснокова в некое подобие транса, и в определенный момент он вдруг отчетливо осознал, что ни о чем не думает. Ни о своих движениях, ни о работающем рядом Санчесе, ни о чем вообще! Он осознавал свое существование и существование мира вокруг себя, но впервые в жизни не оценивал, не задавал вопросов, не стремился, не ждал и не торопился. Ощущение напоминал полет в бесконечной невесомости из ниоткуда в никуда. И как только он осознал это, ощущение сразу же исчезло, и он вернулся в земной мир: заболела спина, зачесалось ухо, капелька пота упала с кончика носа, а рука с рубанком вильнула, запоров заготовку.
- Чёрт! - с досады ругнулся Денис.
- Сатори нельзя достичь через несколько часов, - глубокомысленно изрек Санчес, наблюдая за расстроенным лицом Чеснокова. - Правда его нельзя достичь и через несколько лет. Путь к просветлению вообще не измеряется временем.
- Спасибо, Учитель, но древорез из меня хреновый. Пойду спать лучше, завтра на рекорд иду по заплыву. - Стряхнув опилки с колен, Денис поднялся и двинулся к двери.
- Результат - ничто, процесс - все! - бросил ему вслед Санчес.
Несмотря на физическое утомление, Денис не мог заснуть. Беспокойный ум как будто разозлился за то, что его недавно заставили заткнуться хоть и на мгновение, и теперь лопотал сразу на несколько голосов. Неожиданно все эти голоса утихли, и Денис увидел яркий образ - молодой человек в странной комнате с наглухо задрапированными окнами рисует мрачный и очень красивый портрет. Денис вдруг понял, что в голове родился сюжет для романа. Не идея, которую нужно додумывать, а полностью готовая история, которую нужно просто сесть и записать. Как будто кто-то прислал его ему по почте.
- Я и есть результат! - воскликнул он в возбуждении, и, вскочив с кровати, бросился к печатной машинке. Он печатал без остановки, лишь иногда останавливаясь, чтобы подобрать то или иное слово или эпитет.
Через пару часов первая глава была готова. Второе письменное творение Чеснокова было, пожалуй, еще более мрачным чем, первое, хотя подсознательная ненависть к себе трансформировалась в нем в ненависть ко всему человечеству. Денис написал про маньяка.
РЫБА НА СОЛНЦЕ
Глава I: Крючок и леска.
Когда его родили, он забился, как рыба, вытащенная ржавым крючком и упрямой безжалостной леской из воды на сушу. Ему было так страшно, что он даже не чувствовал боли. Он раскрыл рот и закричал, чтобы выпустить из себя весь этот переполнявший его ужас, так как иначе он бы просто взорвался в руках у акушера, забрызгав всех вокруг розовыми и алыми ошмётками стопроцентной красоты и совершенства. Это была бы идеально прожитая жизнь, без всяких "но" и "если бы". Но этого не случилось. Он остался здесь, и через некоторое время, утомлённый собственными судорогами, болью и криком, провалился в свой самый первый сон в жизни. Ему снились ржавый крючок и леска.
* * *
Лето накрыло Москву большим нестиранным шерстяным одеялом жары, которое, похоже, всю зиму провалялось где-то в старом затхлом сарае или было вытащено из койки, паралитика, страдающего злым хроническим энурезом. Со стороны Москвы-реки доносились разнообразные миазмы тлена и разложения. Пыль и копоть от сбившихся в километровые пробки машин садилась на осатанелые лица измотанных прохожих. Люди с завистью поглядывали на бродячих собак, растянувшихся в тени каштана - им хотелось бы также лежать на траве газона под деревом, высунув язык и лениво обмахивая себя хвостом, отгоняя редких мух. Но в отличие от собак, чьи мохнатые головы занимали только сиюминутные потребности, людей выгоняли на улицы гораздо более сложные и запутанные мотивы. И вряд ли люди смогли бы объяснить собакам, что толкало их нестись сегодня куда-то сквозь жар и грохот многомиллионного города, даже если бы они и умели разговаривать по-собачьи.