Страница 212 из 216
Блицард
Фёрнфрэк
1
Прежде она бы ступала истой Яльте, которую не запугать тяжёлым духом крови и огнистой воды, хороводами теней и огней. Теперь её бил озноб и больше всего хотелось остаться незамеченной. Впервые её уязвимость не могла стать оружием. Единственным защитником остался сутулый, стареющий лекарь, на его-то поиски она и направилась через переднюю, туда, вовнутрь дома, где суетились люди и дурно пахло. До арки, обряженной в резьбу, оставалось несколько шагов, когда дорогу перечеркнула чужая тень. От неожиданности она стиснула юбку платья, но не отпрянула, вгляделась, и за горло взял страх. Тень, старший племянник, сгорбился над мертвецом, настоящим ангелом — белая кожа, остекленевшие глаза, нежные губы в крови.
Ублюдок Рекенья вскинул к ней косматую голову, захрипел, выставил вперёд сжатый кулак, в котором что-то сверкнуло. Она оттолкнула его руку и склонилась над ангелом, чтобы сомкнуть ему веки. Мёртвые не должны смотреть в мир живых — иначе тень откроет глаза! Живой не должен был погибнуть сейчас, она бы позволила ему дожить до старости, ему, маленькому Теку, чей единственный грех состоял в преданности отцу, старому бесу.
— Я сказал, убирайся, ты здесь никого не получишь, — прошептал Рекенья.
Перед глазами вспыхнуло солнце с четырьмя лучами, и она поймала кругляш, дёрнула на себя и зашипела:
— Видит Прюмме, я пришла сюда с миром, но ты… ты… Показывай, где мой сын! Я не уйду, пока не увижусь со своим Гарсиэлем!
— Мама!!!
Хенрика Яльте впечатала люцеанское солнце ублюдку в грудь, оттолкнула его и бросилась за арку. Вот он, славненький! Он подбежал к ней, на ходу вытирая о сорочку окровавленные ручонки. Таким же он с Квентином возвращался из лазарета, после чего немедленно высылался тёткой в уборную, где очищался от духа смертей и болезней. Но сегодня перед Хенрикой даже не стояло вопроса, раскрыть ли объятия юному, в чужой крови, врачевателю. Ручонки с силой сомкнулись вокруг её талии. Хенрика не умерла на месте от счастья лишь потому, что ещё должна была обнять сына за плечи, зацеловать лёгкие и щекотные, как перья, кудряшки, снова заглянуть в эти милые глазки….
— О божечки! — Хенрика отпрянула от мальчика с правильными, и не думавшими смотреть друг на друга голубыми глазами. Подменыш, подменыш! Где её Гарсиэль?!
— Что, не тот? — над ухом хрустнул смешок, талия очутилась в железном кольце рук. — Материнское сердце не обманешь, не так ли? Или он и тебе теперь не нужен? Посмотри, он теперь не несчастненький… Даже его чувствительной жёнушке бы не захотелось его пожалеть. На кой он тебе теперь сдался?
Хенрика моргнула. Всё тем же знакомым движением мальчик покачивался с ноги на ногу. Всё то же личико приобретало знакомое, лукавое выражение, и всё те же губы расходились в улыбке, заготовленной у Гарсиэля на случай, если тётка начинала глупить. Предвечный ли сотворил это чудо или Отверженный, Хенрика с благодарностью принимала его и видела в этом своего рода благословение на материнство. Никто и никогда не узнает больного воронёнка Рекенья в этом светлоглазом, с хищно загибающимся носом сыне гарпии.
— Мой старший племянник ревнует? — Хенрика вывернулась из ослабшей хватки. Райнеро набычился, и она отметила красноту вокруг глаз и какой-то больше горький, чем злобный изгиб искусанных губ. Маленький Тек в самом деле много для него значил. Но нет, на сей раз она не пустит поплакаться у неё на груди. — Считаешь, я недостаточно хорошо утешила несчастненького в тебе? Но что было — того не вернёшь, так что смотри на младшего брата. Он лучше тебя, Райнеро Рекенья. Он не нуждается в утешении. — Утвердив руку на плече Гарсиэля, она будто воссоздала семейный портрет, и старшенькому не нашлось на нём места.
— В утешении блицардской шлюхи он действительно не нуждается, — Рекенья кивнул и вдруг подался вперёд, тыча себя в грудь: — Я — его старший брат, я — его опекун, и не думаешь ли ты, что я отдам его тебе, спятившей тётушке?!
Хенрика только моргнула, а между ней и озверевшим племянником щитом встал Гарсиэль:
— Райнеро, не говори о ней так!
— Заткнись, малявка! — Стало быть, так это происходило в Эскарлоте: старший в отточенном движении заносил руку, младший отворачивал голову и жмурился, после чего следовал удар…
Но здесь не Эскарлота в той же степени, в какой Хенрика — не Диана. Тётушка бросилась между братьями и обеими руками перехватила руку старшенького. Тот гневно округлил глаза и раздул ноздри, но бить передумал.
— Никто не должен видеть, как Яльте бранится с Яльте, — для пущего убеждения Хенрика прищурилась. — Уединимся.
Вблизи не попалось ничего укромнее, чем чулан. Хенрика пристроила прихваченный подсвечник на рассохшемся табурете у входа, затворила за племянником дверь и с наслаждением отвесила засранцу подзатыльник:
— Я пекусь о твоей репутации перед младшим братом. Цени, сволочь ты завистливая!
— Стерва! — Рекенья развернулся к ней и закашлялся. Чуткий тиктийский нос был создан обонять снег, железо, кровь, но не кислый запах залежалых, отживших свой век вещей.