Секреты нашего двора

Выбравшись из воронки, мы без сил валимся в спасительно высокую траву. Однако гнетущий ультразвук, свист, тяжёлое уханье крыльев, шарканье когтей и щёлканье клювов над ухом давят, не покидая нас и здесь. Вавка, забыв о растерзанных брюках, не выдерживает первым и, прикрыв голову руками, резво с места «рвёт в галоп». Но, сделав пару шагов, запутывается в штанинах и, естественным образом выбросив руки вперед, валится в траву, подставляя под удар разбушевавшейся преследовательнице свой оголившийся зад. Толстый и Тарас, метнувшиеся было вслед за Вавкой, тут же спотыкаются об него и с хохотом валятся сверху, укрыв, к счастью, его конфуз.

Мы же с Шуриком, давясь от смеха, хватаем с двух сторон под руки моего перепуганного братишку и летим, не чуя под собою ног, прочь от негостеприимной воронки. Постепенно – то ли трава становится ниже, то ли земля ровнее – приспособившись, набираем приличный темп. Кое-как за нами – слышно лишь сопение – пристраиваются и остальные. Птицы, кажется, отстают, но скорость наша только растет и – о, Боже! – в какой-то момент земля снова неминуемо уходит у нас из-под ног. Чудом и на этот раз не переломав ноги, мы втроём на параллельных курсах влетаем в глубокую старую траншею, полностью заросшую высокой осокой, больно врезаясь носами в мягкую землю её противоположного борта. Ещё мгновение – и три мощных, почти что одновременных удара шумно накрывают нас сзади…

– Ну, вот вам… и второе п-предупреждение, – немного заикаясь, выдыхает Шурик.

Когда он волнуется, то всегда стильно заикается, словно Эраст Петрович Фандорин из «Статского советника» (классный, кстати, получился фильм, жаль, его не было в нашем детстве). Этот элегантный штрих, точнее, боевая отметина, появился у него в прошлые каникулы после нашего штурма старой крепости – огромного деревянного сарая за красным домом. Тогда трухлявые стены «заброшки», не выдержав нашего напора, рухнули и погребли Шурика под собой. В течение часа мы, торопясь, вызволяли друга из плена, всем двором разбирая обломки. Впрочем, всё обошлось: пара-тройка ссадин обнаружилась на теле Шурика да была разорвана одежда. Но наш герой с тех пор сильно поумнел, можно сказать, «просветлел». Теперь ему во всём видится тайный знак, чей-то умысел, даже предупреждение.

– А вы, – почему-то обращаясь к Тарасу и Толстому, говорит он, – не верили!

– К-к-какое ещё, – сильно заикаясь, дразнит Шурика Вавка, – п-п-предупреждение?

– К-какое-какое… Такое! – обижается тот. – Прекрати картавить, не смешно! Повторяю ещё раз: напрасно мы сюда пришли! У меня – предчувствие и…

– Да ты, Шурик, после прошлогоднего штурма замучил уже своими знаменьями, – возмущаюсь я, потирая ушибленный лоб и рассматривая боевые потери Серого.

– А что такое «зна-еме-ние»? – тянет братишка, слюной прилепляя к содранным до крови коленкам листики подорожника.

– Да какое там «зна-еме-ние», – обречённо выдыхает Тарас. – Не слушайте вы его. Он вчера тут, на Иликах, «с дуба рухнул», а теперь вот знаменье ему в голову обратно вернулось, рухнуло!

– Ну, ты это зря-я-я, – иронично в тон тянет Толстый, – полёт у Сашки вчера вышел что надо! Просто «знаменный»!

– Да-да-да! Вот ему этот «знаменный» мозги-то и отбил, – выбираясь из траншеи, бубнит Тарас. – Подумаешь, с обрыва свалился, тоже мне! – передразнивает: – П-п-предупреждение.

– Вообще-то, «случайное – не случайно», – задумчиво выдыхает Толстый, – так мудрецы говорят. И знаете, мне кажется, в этом что-то есть!

– Да ты, Толстый, к тому же и философ! – сердится Тарас. – Ну что, что может быть неслучайного в падении с «вела» или вон в этой находке старого вороньего гнезда?

– Ничего себе, – вскидывается на него Серый, – «вороньего»?!

– Да какая разница? – парирует тот. – Ворон, коршун ли!

– Эх, сила есть – ума не надо! – машет рукой Шурик. – И вообще: сам ты, Амбал, «с дуба рухнул» вперёд башкой, вернее, в воронку. А теперь вот – и в траншею. Видать, ума-то не хватает руки подставить?! Да и то верно: зачем? Голова всё выдержит, она же – кость!

– Это у кого голова – кость?! – закипая, но с опозданием, вскакивает Амбал.

– Эй-эй, эй! – вскакиваем и мы с Вавкой, вставая между спорящими. – Ну-ка, стоп, хватит!

– А всё-таки, что такое «зна-еме-ние», – не замечая ссоры, тянет своё Серый.

– А и правда: о чём сыр-бор? – спрашиваю, мысленно благодаря братишку за настойчивость. – Ну расскажите, что ли, что тут вчера такого случилось, чего, похоже, только мы с Вавкой и не знаем?

– И я не знаю, – пищит братишка, – и мне расскажите.

– Ну, Тарасик, давай, колись, чего надулся-то, как девочка, – легонько пихает его в бок Вавка, на всякий случай придерживая сжатые кулачищи нашего гиганта.

– Да сам ты девочка! – вырывая руки, облегчённо выдыхает Тарас и кивает на Толстого: – Вон пусть философ рассказывает!

– Ну что ж, философ – так философ, – радуется Вавка. И, сжав ладошки лодочкой, шутливо кланяется Толстому, приговаривая: – О, мудрейший из мудрых, поведай нам, сирым да убогим, о первом знамении, что открылось вам с Шуриком здесь, на Иликах, вчера. Дабы второе знамение нам любезным образом сегодня уже открылось и…

– Так и быть! – величественно, заданным Вавкой тоном, помпезно перебивает Толстый. – При условии, что вы, сирые да убогие, будете молчать и слушать, молчать и слушать. Потому как сказано: «…зачем говоришь, будто знаешь, а если и знаешь, зачем говоришь?..»

– Тьфу ты! – вскипает Тарас. – Да хватит уже философствовать: знает – не знает, молчит – говорит! Всё и так ясно и просто, как электровеник! Давай уже, начинай.

– Да пожалуйста-пожалуйста! – улыбается Толстый. – Слушайте, вникайте… Итак, в некотором царстве, некотором государстве, точнее, в «Рамбове на Каросте», давно ли, недавно ли – неважно! – собрались вместе три добрых молодца.

– Вот это да! – открыв рот, восхищённо тянет мой братишка.

– Да-да, – довольный достигнутым эффектом, улыбается рассказчик, – три настоящих богатыря: самый сильный, смелый, красивый, амбальный и прямолинейный из них, конечно же, наш любимый Добрыня Никитич, ну, или, правильней сказать, Тарас Амбалыч.

– Ну вот, другое дело, – улыбается польщённый Тарас, – другое дело! Ведь можешь же, можешь! Коротко и ясно, да к тому ж правдиво и конкретно.

– Правду говорить легко и приятно… – лукаво подмигнув нам с Вавкой, серьёзно продолжает Толстый.

– Ну хватит уже реверансы д-друг другу отвешивать! – возмущается Шурик. – Заснуть от вашего короткого рассказа можно.

– Самый шустрый, быстрый, ловкий и боевой среди них, – с готовностью продолжает Толстый, – Алёша Попович, правильней сказать – наш Александр Бойцович.

– Ну вот, – улыбается Шурик, – и вправду неплохо начал…

– И, наконец, самый начитанный, в меру упитанный и здоровый, – хохочет Толстый, – Илья Муромец-Удалец, ну, или я – Молодец-Здоровец!

– Ха-ха-ха, – катаемся мы по утоптанной траве, рискуя угодить обратно в нашу ловушку-траншею, из которой только-только выбрались наружу.

– И ничего смешного! – нарочито серьёзно возмущается философ. – Слушайте, не отвлекайтесь. Итак, значит, собрались наши богатыри вместе. Поговорили они, потолковали и решили прогуляться по окрестностям стольного града. Чтоб себя показать, других посмотреть, силушкой молодецкой помериться да просто на свет белый подивиться.

– Это мы вчера сюда, пока вы в няньках сидели, на велах ездили на разведку, – давясь смехом, поясняет Шурик, попутно ненароком намекая, почему они нас с Вавкой вчера с собой не взяли.

– Так я о том говорю, – обижается «или я – Молодец-Здоровец», – хватит перебивать!

– Молчу-молчу, – послушно закрывает руками рот Алёша Бойцович. – Итак, въехали, это, наши чудо-богатыри на высокий курган по имени Илики. Далеко им видать с высоты этой кручи на окрестные поля и просторы, леса и моря. Да не видно им притаившихся «близёхонько» в высокой траве вражьих полчищ. Ничто не предвещало беды, лишь чёрный ворон трижды зловеще прокричал им из поднебесья, кружась над самой головой…