Страница 3 из 8
И вот на тебе.
“Объект принят от филера из московского Летучего отряда на вокзале в 7 час. 25 мин. Сопровождающий (филер Гнатюк) сообщил, что в дороге Дерганый ни с кем не разговаривал, из купе выходил только по естественной надобности.
Приняв объект, проследовали за ним на двух извозчиках до дома Бунтинга на Надеждинской улице. Там Дерганый поднялся на четвертый этаж, в квартиру №7 и более оттуда не выходил. Квартира №7 снята неким Цвиллингом, жителем Гельсингфорса, который однако появляется здесь крайне редко (последний раз, по свидетельству дворника, был в начале зимы).
В 12 час. 38 мин. электрическим звонком объект вызвал дворника. Под видом дворника к нему поднялся филер Максименко. Дерганый дал рубль, велел купить булку, колбасы и пару пива. В квартире кроме него, похоже, никого не было.
Принеся заказ, Максименко получил на чай сдачу (17 коп.). Обратил внимание на то, что объект сильно нервничает. Словно бы кого-то или чего-то ждет.
В 3 часа 15 мин. в подъезд вошел офицер, коему дана кличка “Калмык”. (Штабс-капитан, с воротником интендантского ведомства, прихрамывает на правую ногу, небольшого роста, скуластый, волосы черные).
Поднялся в квартиру №7, но через 4 мин. спустился и направился в сторону ул. Бассейной. За ним отряжен филер Максименко.
Дерганый из подъезда не выходил. В 3 часа 31 мин. подошел к окну, стоял, смотрел во двор, после отошел.
Максименко до сего момента не вернулся.
Дежурство по наружному наблюдению ныне (8 час. вечера) сдаю команде старшего филера Зябликова.
Ст. филер Смуров”
Вроде бы коротко и ясно.
Коротко-то коротко, да ни хрена не ясно.
Полтора часа назад Евстратию Павловичу, только что получившему вышеприведенное донесение, протелефонировали из полицейского участка на Бассейной. Сообщили, что во дворе дома по Митавскому переулку обнаружен мертвый мужчина с удостоверением на имя филера Летучего отряда Василия Максименко. Десяти минут не прошло – надворный советник уж был на месте происшествия и лично убедился: да, Максименко. Признаков насильственной смерти, равно как следов борьбы или беспорядка в одежде никаких. Опытнейший Карл Степаныч, медицинский эксперт, безо всяких вскрытий сразу сказал: остановка сердца, по всем приметам.
Ну, Мыльников, конечно, попереживал, даже всплакнул о старом товарище, с которым прослужили бок о бок десять годков, в каких только переделках не бывали. Кстати, и Владимир, благодаря которому возник новый дворянский род, тоже добыт не без участия Василия.
В прошлом году, в мае месяце, от гонконгского консула поступило секретное сообщение, что в направлении Суэцкого канала, а именно в город Аден, следуют четыре японца под видом коммерсантов. Только никакие они не коммерсанты, а морские офицеры: два минера и два водолаза. Собираются установить подводные бомбы по пути следования крейсеров Черноморской эскадры, отправленных на Дальний Восток.
Евстратий Павлович прихватил с собой шестерых лучших агентов, настоящих волкодавов (в том числе и покойника Максименку), махнули в Аден и там, на базаре, изобразив загулявших моряков, устроили поножовщину – порезали япошек к чертовой теще, а багаж ихний потопили в бухте. Крейсера прошли без сучка без задоринки. Их, правда, макаки потом всё одно разгрохали, но это уж, как говорится, не с нас спрос.
Вот какого сотрудника лишился надворный советник. Добро бы в лихом деле, а то остановка сердца.
Распорядившись насчет бренных останков, Мыльников вернулся к себе на Фонтанку, перечел донесение по поводу Дерганого и что-то забеспокоился. Отрядил Леньку Зябликова, очень толкового паренька, на Надеждинскую – проверить квартиру №7.
И что же? Не подвело чутье старого волкодава.
Десять минут назад Зябликов протелефонировал. Так, мол, и так, обрядился водопроводчиком, стал звонить-стучать в седьмую – никакого ответа. Тогда вскрыл дверь отмычкой.
Дерганый висит в петле, у окна, на занавесочном карнизе. По всем признакам самоубийство: синяки-ссадины отсутствуют, на столе бумажка и карандаш – будто человек собирался написать прощальную записку, да передумал.
Послушал Евстратий Павлович взволнованную скороговорку агента, велел дожидаться экспертной группы, а сам уселся к столу и давай герб рисовать – для прояснения ума, а еще более для успокоения нервов.
Нервы у надворного советника в последнее время были ни к черту. В медицинском заключении обозначено: “Общая неврастения как результат переутомления; расширение сердечной сумки; опухлость легких и частичное поражение спинного мозга, могущее угрожать параличом”. Параличом! За всё в жизни платить приходится, и обычно много дороже, чем предполагал.
Вот и потомственный дворянин, и начальник наиважнейшего отделения, оклад шесть тысяч целковых, да что оклад – тридцать тысяч неподотчета, мечта любого чиновника. А здоровья нет, и что теперь всё злато земли? Евстратия Павловича мучила еженощная бессонница, а если уснешь – того хуже: нехорошие сны, поганые, с чертовщиной. Пробудишься в холодном поту, и зуб на зуб не попадает. Все мерещится по углам некое скверное шевеление и словно подхихикивает кто-то, неявственно, но с глумом, а то вдруг возьмет и завоет. На шестом десятке Мыльников, гроза террористов и иностранных шпионов, стал с зажженной лампадкой спать. И для святости, и чтоб темноты по закутам не было. Укатали сивку крутые горки…
В прошлый год запросился в отставку – благо, и деньжонки подкоплены, и мызка прикуплена, в хорошем грибном месте, на Финском заливе. А тут война. Начальник Особого отдела, директор департамента, сам министр упрашивали: не выдавайте, Евстратий Павлович, не бросайте в лихое время. Как откажешь?
Надворный советник заставил себя вернуться мыслью к насущному. Подергал длинный запорожский ус, потом нарисовал на бумажке два кружочка, между ними – волнистую линию, сверху – знак вопроса.
Два фактика, каждый сам по себе более-менее понятный.
Ну, умер Василий Максименко, не выдержало надорванное служебными тяготами сердце. Бывает.
Почетный гражданин Комаровский, черт его знает кто такой (москвичи позавчера зацепили у эсэровской конспиративной явки), повесился. Это с неврастениками-революционерами тоже случается.