Страница 3 из 56
ЧАСТЬ I. Глава 1
Город Анкервилл расположился на дне узкой горной долины, взобравшись по склонам извилистыми улочками и гребнями крыш. Долина, приютившая город, давала мало простора. Дальше к северу она сужалась в непроходимое ущелье, насквозь прорезавшее Закатные горы. Поэтому Анкервилл рос в основном ввысь: возводились новые этажи и мостки через улицы, старые здания обрастали надстройками, как пни грибами.
Жители Анкервилла гордились двумя вещами. Во-первых, именем своего города. Конечно, назван он был всего лишь в честь анкерной вилки, которая в часовом механизме передаёт движение с шестерней на маятник – и всё же, зваться в честь детали часов почётно. Не все города и селения Империи могут похвастаться этим.
А во-вторых, анкервилльцы гордились своим заводом.
Завод, дававший городу жизнь, незыблемо врос громадами корпусов в восточный склон долины. Закатное солнце озаряло его угрюмые кирпичные стены, бликами дробилось в высоких арочных окнах. Издали он походил на дракона, что разлёгся на уступе и лениво озирает город с высоты, высматривая добычу.
У завода тоже было имя – целиком он звался Восьмой Завод Часовых механизмов Вечерней Провинции. Были здесь шлифовальные цеха, где тяжёлые металлические болванки-заготовки обдували струями песка под давлением, очищая от окалины. (Металл для завода доставляли с севера, и на каждой болванке было отчеканено зловещее клеймо северных шахт, каким помечали каторжников). Были сборочные, где из готовых деталей собирали механизмы: от маленьких, с орех величиной, до огромных, как кареты.
А между теми и другими находились цеха, где вытачивали детали. День напролёт здесь стрекотали и лязгали приводы, вгрызались в металл резцы и свёрла. Жарко гудело пламя в печах, где закалялись пружины – стальные мускулы будущих машин. Воздух полнился запахами гари, смазки и раскалённого металла…
***
– …Ап-ЧХИ!
Коул утёр нос рукавом. Острый запах въелся в ноздри, как говаривал старый Гай, «по самые ухи» – даже слезу вышибало.
В носу опять засвербело, и мальчишка прищурился на солнечный свет, чтобы чихнуть. Лучи заходящего солнца наискось пробивались в цех сквозь высокое витражное окно в пол-стены; в золотом свете плыли и кружились пылинки. Коул глубоко вдохнул, зажмурился, но чих унялся сам собой.
– Тринадцатый! Чего мух считаешь? – грянул сверху жестяной голос, перекрывая шум работающих станков. – Премии лишу! Ну-ка, щётку в зубы и за работу!
Конечно же, это был заводской управитель, мастер Геруд. Стоя на галерее под потолком цеха, он наблюдал за работой и время от времени зычно покрикивал в рупор. Геруд часто обходил цеха с «внеплановыми проверками», не скупился на порицания и выговоры. На собраниях он любил повторять, что вся работа держится лишь на его «бдительности», а без него завод давно бы встал.
– Слушаюсь, мастер управитель, – пробурчал под нос Коул, хотя Геруд всё равно не услышал бы. Тоже мне, напугал – «лишит премии»! На заводе её и так почти никому не давали.
Коул подхватил совок и щётку, и направился к станкам. Хоть рабочий день близился к концу, суета не стихала. Работающие станки пилили, резали и сверлили металл. Смыкались захваты, ходили взад-вперёд поршни, из-под резцов вилась стружка. Вокруг суетились мастеровые в очках и тканевых масках, сами одинаковые, как механизмы. Ребятам вроде Коула масок не полагалось.
Их здесь было десятка два, городских мальчишек в жёлтых жилетках с номерами на спинах. Все они с первым гудком приходили на завод, разбирали совки и щётки на длинных ручках, и расходились по цехам. Их работой было подметать металлическую стружку и опилки – за день вокруг станков скапливались целые горы отходов.
Это только на первый взгляд было просто. Нужна сноровка, чтобы не путаться под ногами у мастеровых, можно и подзатыльник отхватить – а рука у заводского трудяги тяжёлая! Кроме того, в разные дни станки в цеху были загружены по-разному, поэтому мальчишки работали без всякой системы и нередко спорили из-за стружки. Недавно Беррик с Гвидом даже подрались, успев отлупить друг друга совками и сломать щётку, прежде чем их растащили. Обоим вкатили штраф.
Коул старался ни с кем не ссориться и в драки не лезть. Хотя иногда от злости зубами хотелось скрипеть. Как сейчас: едва он приметил соблазнительную горку опилок у подножия станка, тут же рядом возник конопатый Рензик и торопливо подгрёб их к себе щёткой. Коул досадливо вздохнул.
– Что, завидно, ворона? – хихикнул Рензик, показав плохие зубы. Мелкий и щуплый, среди заводских ребят он был самым злобным. Даже парни постарше с ним не связывались, зная его любовь к подлянкам. – А неча клювом щёлкать!
– Да бери хоть всё, Ренз, – раздражённо вымолвил Коул и отвернулся. «Вороной» его прозвали за тёмные, вечно взъерошенные волосы и острый нос с горбинкой. Хоть бы «ворон», куда ни шло, а то «ворона»…
– Ты их переплавь и зубы новые себе закажи, – не выдержав, бросил он. – А то старые совсем гниль!
Рензик злобно сощурился.
– Слышь, за языком-то следи. Будешь много каркать – клюв набок своротят, понял?
– Да ну? Что, прямо сам своротишь? Или дружков попросишь?
– Седьмой, Тринадцатый! Что за трёп? – прогремело с галереи. – Живо работать! По штрафам соскучились?
Обменявшись напоследок хмурыми взглядами, мальчишки разошлись. Коул перешёл к станкам третьей линии, где вытачивались шестерни. На зажатой в тисках пластине был начерчен контур, похожий на солнышко, и рабочий аккуратно вырезал деталь из пластины, обводя по контуру жужжащей фрезой. На пол, искрясь, сыпались опилки.