Страница 11 из 56
Глава 4
«Рано утром», как бы сказали Бывшие – без пятнадцати шесть – световой телеграф передал в Анкервилл очередную сводку новостей.
В маленькой комнатке на башне городского Магистрата сонный глашатай-связист надиктовал полученное сообщение на звукопишущую машину. Вытащил все шестнадцать записанных цилиндров из креплений, по очереди вложил в жерла труб, торчащие из стены, и дёрнул за рычаг. Загудел накачанный компрессорами воздух, и под его напором цилиндры, набирая скорость, по трубам-фонопроводам устремились прочь из башни.
Словно снаряды, пронеслись они над спящими улицами по трубам, проложенным вдоль стен зданий. Каждый цилиндр достиг своей мачты-«вестовышки», скользнул внутрь шара на верхушке и точно лёг в крепления встроенного фонографа. Сработали часовые механизмы – и над городом раскатился гудок побудки.
– Граждане Империи! – загремел над крышами голос из рупоров. – Добро пожаловать в новый день! Прослушайте регулярные новости…
Коул проснулся за минуту до побудки: привычка не подвела. Не открывая глаз, он ещё немного понежился в тепле под одеялом, отсчитывая тиканье Часов на запястье – а потом взревел гудок, и он сел в постели.
– Граждане Империи! – раздалось с улицы. – Добро пожаловать…
– Доброй побудки, сынок! – Этель уже хозяйничала у плиты. На сковородке ароматно шкворчала грудинка.
– Доброй, мам! – Коул вскочил и побежал умываться.
Единственную комнату в их квартире занимала мама, Коул спал на кухне, на лежаке за ширмой. Мама вечно сокрушалась, что «юноше нужна своя комната», но Коул удовлетворился тем, что оклеил стену над кроватью яркими плакатами с чемпионами Машинных Боёв. Хотя на комнату кухонька не тянула – тесная, с единственным мутным окошком под потолком, выходящим на крышу пристроенной к дому котельной.
– Сегодня, – вещал громкоговоритель, и голос пронизывал весь дом, от крыш до подвалов, – указом Вечного объявлено начало подготовки к празднику Объединения! Во всех округах пройдут торжественные митинги; праздник состоится в ближайшее время, о чём будет…
В крохотной комнатушке санузла Коул сгорбился над раковиной и жестоко драил щёткой зубы.
– Вчера в Четырнадцатом округе Дневной провинции усилиями доблестной Чёрной Гвардии была уничтожена банда ломщиков. Долгое время они устраивали акты саботажа и взрывы на заводах и железнодорожных путях. Выжившие преступники предстанут перед судом Вечного. Слава армии и Чёрной Гвардии, храбрым…
– Тебе сколько яиц в омлет, три или два? – крикнула мама из кухни.
– Тфа! – Коул прополоскал рот и взял бритву. Горячая вода опять едва текла, змей побери.
– В преддверии праздника в столице будет проведён парад Благодарения. Отряды юных патриотов из Союза Имперской Молодёжи с развёрнутыми знамёнами, под марши, пройдут по улицам в знак благодарности и любви нации к Вечному! В едином…
Коул поморщился, чуть не порезавшись. Вот удовольствие-то, с утра про симовцев слушать, ешь их гидра!
– На Железной Арене в Клокштадте, главном городе Вечерней Провинции, сравнительно скоро пройдёт турнир Заводных Игр. В программе состязания хронистов, выставка машин, гонки рельсовых экипажей и любимое развлечение тысяч болельщиков – Машинные Бои! Его точнейшество наместник Вечерней провинции Бертольд Хайзенберг лично…
Вот это другое дело! Коул давно хотел побывать на Боях, но об этом нечего было и думать. Клокшадт к югу отсюда, в Семнадцатом округе, а для поездок нужно особое разрешение Магистрата. Да и билеты дороги.
Коул успел разделаться с омлетом почти наполовину, когда в дверь постучали.
– Здравствуйте, Этель, душа моя! – упитанная тётушка в домашней накидке радушно улыбнулась с порога. – Как поживаете?
– Спасибо, хорошо, госпожа Снелл. Что-то случилось?
– Я к вашему сыну! – соседка заглянула через плечо мамы в квартиру. – Коул, милый! У меня взбивалка сломалась, не мог бы ты…? – кухонная взбивалка, заводная с двумя проволочными венчиками, легла на стол перед Коулом.
– Как дела, госпожа Снелл? – Этель налила гостье чаю. – Есть вести от Алвина?
– О, конечно! Недавно пришло ещё одно письмо. У них всё хорошо, работает в теплицах, выращивает апельсины, представляете? Алвин часто пишет; он такой хороший мальчик! – вздохнула соседка.
Коул ещё помнил день, когда Алвина, сына госпожи Снелл, взяла полиция. В Империи за малые преступления обычно приговаривали к «искуплению» – общественным работам. «Искупленцы» под конвоем подметали улицы, таскали грузы, мостили тротуары. Большинство выслуживали прощение, но особо провинившихся депортировали в другие округа, чтобы там начать новую жизнь.
Закон Империи запрещал хранение предметов, напоминавших о прошлом. Того, что было когда-то, больше нет, а значит, отвлекаться на мысли о нём бессмысленно: так твердили чиновники, так учили жрецы. Именно поэтому не велось никаких хроник, а новости выходили только в виде звуковых записей.
То же и с людьми. Личные вещи каждого гражданина помечались его часовым номером, и когда он умирал или попадал на каторгу, его имущество изымали и перепродавали. Всё, что твоё, – то общее, и это справедливо. (Исключение делалось лишь для наград и грамот). Алвин подделывал номера на вещах умерших, «переписывая» их на родственников и друзей. Его депортировали на восток, в Утреннюю провинцию – спасибо, что с правом переписки.
– Такой хороший мальчик… – повторила соседка. Коул между тем успел разобрать взбивалку; не глядя, рассеянно наколол остатки омлета на венчик вместо вилки и сунул в рот.