Слишком много колдунов

— Питер, ну ты действительно уже как бы немножко осточертел со своими человечками, — Аслан смотрел на друга. — Мы же обсудили. Это был мысленный эксперимент. Имбецилы. Воображение. Помнишь?

— Человечки размером с ладонь, — задумчиво произнёс Жак. — С правую. Это наводит.

— Не с ладонь, кретины. Помещается она на ладони, глупцы. Если, конечно, она позволит таким, как вы, взять себя в руки.

— Упаси боже. Конечно же, не позволит, — сказал Жак. — Я бы не позволил. Тем более таким, как мы.

— Мы недостойны, — подтвердил Аслан. — Увы, но факт.

— Так вы пойдёте со мной? — спросил Питер требовательно. — Пойдёте или нет, я вас спрашиваю. А?

Аслан коротко вздохнул.

— Прямо сейчас я не могу, — сказал он. — Не могу бросить. Все бросают, а я не могу.

— Я тоже не могу, — сказал Жак. — Его пахучество барон Дебатц. Я его слишком люблю, чтобы делать такие подарки.

— Трусы, — сказал Питер. Двое его друзей молча глядели на него. Питер смутился, затем торопливо проговорил, с пьяной тщательностью выговаривая слова:

— Я просто думаю, что зимой туда не попадешь. И будет уже поздно. И не смогу ничего никому доказать.

— Настоящим математикам для доказательства достаточно карандаша и бумаги, — сказал Аслан. — Мне, например, было достаточно.

— Когда это ты был математиком? — удивился Жак.

Аслан не стал ему отвечать.

— Я археософ, но теперь скорее физик, — сказал Питер. — Физик и много ещё кто.

— Физик, но теоретик, — сказал Жак, — то есть недалеко, в общем-то, ушёл от математики.

— Всевышний простит ему эту досадную слабость, — сказал Аслан.

— И философ, — продолжил Питер. — И механик. И штурман.

— И немножечко шью, — задумчиво добавил Жак.

— То есть вы не идёте? — спросил Питер после паузы. Брови его были нахмурены, и сидел он, весь слегка набычившись. Картину решимости и воли, которую являла его фигура, портило лишь то, что он заметно покачивался из стороны в сторону.

— Я не иду, — ответил Жак и поглядел на Аслана.

— Я не иду, конечно, — сказал Аслан. — Куда?

— Мы не идем, — сказал Жак, качая головой. Он смотрел на Питера почти с сочувствием.

— Пит, ты тоже никуда не идешь, — заключил Аслан. — Где эта твоя Микропутия? На запад, через океан? А может, на восток, через леса и болота? Как ты можешь знать?

— А давай ему ноги сломаем, — предложил Жак. — Обе. В семи местах. А всем скажем, что он грязно приставал к Нони. Народ поймёт.

— Точно, — сказал Аслан. — Это будет акт дружеской верности, замаскированный под приступ дружеской ревности. Что он говорит?

Питер низко склонился над столом, почти касаясь его поверхности лбом, и глухо говорил:

— Нельзя было ей лететь. Оба погибнут.

— Раздвоение личности, — заметил Аслан. — Или беременность.

— Почему она улетела так рано, — горько выговаривал Питер столешнице. — Почему. Надо же было испытать. Надо же было раздобыть карты… Проклятый Дебатц.

— Полностью поддерживаю, но больше не наливать, — сказал Жак. — И вообще поздно уже. Аслан, сегодня твоя очередь.

— Очередь? — эвакуатор искренне удивился.

— Да, — невозмутимо ответил Жак. — Устанавливаем дежурство по Питеру. Ты первый, по алфавиту. В следующий раз я.

— Если он будет, этот следующий раз, — пробурчал Аслан, но встал с кресла и потормошил друга. — Пит, спать пора.

Тот не сопротивлялся, тоже встал и, поддерживаемый Асланом, пошел в сторону своей комнаты, у лестницы на второй этаж. Уже взявшись за ручку двери, он неожиданно остановился и громко сказал:

— У меня есть гипотеза.

— Версия, — отозвался Аслан из-под его руки. — Излагай.

— Понимаешь, нехристь, — говорил Питер, осторожно открывая дверь и обняв друга за плечи, — это как ржавчина. Что-то вроде процесса гниения. Континуум гниет, и кто-то это… — они скрылись за дверью.

Жак рассеянно бродил взглядом по гостиной и учинённому разгрому. Допил бокал, встал, подошел к камину. И вдруг увидел. Маленький клочок бумаги, с ноготь размером, накрытый мощной лупой. Сначала он, конечно, увидел лупу. Но как только заметил бумажку, сразу понял, что главное — это она.

— Дела, — сказал себе Жак. Помедлив, он взял лупу, легонько подвинул пальцем клочок бумаги, и попытался разглядеть подробнее. Бумага была исписана микроскопическими печатными буквами. Жак вытер обильно вспотевший лоб, пододвинул стул, опёрся на него коленом и начал читать, изо всех сил напрягая глаза и стараясь дышать в сторону, чтобы не сдуть.