Страница 7 из 108
- Идеальная память, − похвастался администратор. − Но перейдем, наконец, к делу. Господин Форинт, разумеется, рассказал вам, что к чему. Но Форинт − очень большая рыба. Кит. И, как и все киты, он плавает у поверхности − опускаться сюда, к нам, ему без надобности. Его больше всего беспокоит сохранность новейших разработок.
- Тогда как вы...
- Фигаро, поймите: развитие − это, конечно, важно. Кража наших изобретений − отвратительно! Непростительное преступление! И если чертежи новых электрических печей попадут к этому мерзавцу Виккерсу, то это, разумеется, будет огромной потерей. Но уясните следующее: даже при эксплоатации (администратор произнес иностранный глагол через ярко выраженное "о") наших теперешних мощностей мы легко выводим бухгалтерию в зеленый плюс, обеспечивая при этом работой тысячу с лишним человек. Настоящая проблема в другом: с тех пор, как шпион проник на фабрику мы постоянно живем в условиях чрезвычайной ситуации. В условиях военного времени, Фигаро!
- Вы говорите о попытках саботажа? − Фигаро подался вперед, чуть не расплескав чай.
Администратор ощерился, обнажив идеально сохранившиеся зубы и покачал головой:
- Как вам сказать... Последние шесть месяцев ситуация на фабрике чрезвычайная, тут я не преувеличил. Рабочие линии выходят из строя, и это не чья-то глупая халатность. Цеховые постоянно пьяны, о работе даже не думают. Несчастные случаи опять же... Нам пришлось здорово потратиться на защитные приспособления, но это, между нами говоря, давно пора было сделать. С другой стороны, износ инструмента сейчас почти нулевой. Не знаю, с чем это связанно; похоже, эти столичные разгильдяи, наконец-то, освоили немецкие плавильни и перестали гнать брак. Наши ремонтные бригады тоже творят чудеса: часы простоя из-за работы наладчиков сократились почти в десять раз. Очевидно, эти лентяи подумали, что мы набираем новых людей потому что решили выгнать старых, хе-хе-хе... Но есть вещи, которых не могу понять даже я. Например, качество литья и чистота алхимического синтеза выросли в разы. Это уже ничем не объяснишь: машинерию на этих линиях мы не обновляли, инженеров не меняли...
- А цеховые...
- Ха! Вы еще увидите этих цеховых! Потом сами расскажете, на что эти пьяницы способны − это, кстати, по вашей части. А пока могу только дать вам совет: поговорите с рабочими. Мне кажется, что они знают больше чем говорят, но мне-то они, в любом случае, много не расскажут: я для них злой демон Пружинной. − администратор захохотал. − Болваны... Знаете, Фигаро, а ведь это именно я надавил на Форинта, чтобы старый сквалыга подписал бумаги для ухода Пружинной под крыло рабочего профсоюза... Да...
- Странно, − уголок рта следователя дрогнул. − Я почему-то решил, что вы − эдакий ужас местного значения. Тиран и... и...
- Самодур? − с усмешкой подсказал администратор. − Вы правы, для рабочих я именно таков. Так и надо: меня должны бояться; должность обязывает. Но я, в то же время, отдаю себе отчет в том, что рабочих нужно всеми силами защищать.
- Почему так?
- Ну, мы же защищали людей во время Большой Войны... Шучу, шучу... Дело в том, что все эти профсоюзы и больничные карточки выгодны, в первую очередь, нам самим. Нам нужны специалисты. Тысячи рабочих, инженеров, просто грамотных людей, не считающих зазорным встать у станка, понимающих, что все их права сорок раз защищены, жалование высоко и стабильно и завтра, случись что с их здоровьем, их не выбросят на помойку без гроша в кармане. Молодежь должна знать, что работа на фабрике − почетное занятие. И тогда, может быть, лет через десять-двадцать, мы перестанем нанимать за золото немецких инженеров... Ну а государство где на десять человек пять чинуш и три спекулянта очень скоро станет частью какого-нибудь Третьего Рейха, Соединенного Королевства или других прохвостов с хорошо подвешенными языками и в модных костюмах... А теперь ступайте, Фигаро. Мой человек ждет вас в приемной. Пройдитесь с ним, осмотритесь, гляньте, что у нас да как, а потом, вечером, возвращайтесь. Тогда и обсудим стратегию... И, да, чаю у меня еще много.
В коридоре следователя, действительно, ждали, причем сразу двое.
Эта была странная, абсолютно непохожая парочка: толстяк с румяным жизнерадостным лицом студента-гуляки и тощий, словно жертва Легкого Вампира, франтоватый доходяга с волосами сверкающими от бриалина. Толстяк в кожаной робе с нашивками старшего мастера (из карманов робы, коих было невероятное количество, торчало не менее трех десятков различных инструментов непонятного назначения) сразу же подскочил к Фигаро и принялся трясти его руку.
- Здорово, господин следователь! Я Туск, Абрахам Туск. Тут, сталбыть, по механической части, ну, и за безопасность в цеху отвечаю. Меня к вам сам, − он ткнул пальцем в дверь кабинета, − приставил, чтоб я вам показал, что у нас да как. А вот этот тип с кислой рожей − Серафим Флафф. Он, как я понимаю, вам типа коллеги. Вы сейчас с ним побалакайте по-быстренькому, а я вас в курилке подожду.
С этими словами толстяк, отпустив, наконец, руку следователя, развернулся на каблуках и выскочил за дверь, на ходу вытаскивая из-за уха сигарету. Следователь молча посмотрел на свою несчастную ладонь: было похоже, что руку ему пожал гидравлический пресс.
Тощий франт проводил мастера Туска взглядом и вздохнул:
- Хороший парень. И смекалистый. Вот только его всегда... мнэ-э-э... Много.
- Я заметил, − следователь старательно растирал покрасневшее запястье. − А чего это он так орет?
- Туск? Да ведь он глухой совсем. Тридцать лет в цеху.
- Ну? − удивился следователь. − Сколько же ему было, когда он встал к станку?
- Семь. Мастера начинают рано. И всегда − с самого низу... Да что мы тут стоим-то? Прошу за мной...
Они прошли по коридору, освещенному тусклыми газовыми рожками (электрическое освещение, все-таки, было начальственной привилегией) и свернули на узкую лестницу, ступени которой были густо покрыты засохшими плевками и растоптанными окурками. Единственное окно на лестничной площадке было грязным а его стекла кто-то замазал мелом, но света на лестнице было достаточно для того, чтобы Фигаро смог рассмотреть своего спутника получше.