Страница 3 из 6
Выбравшись, наконец, из лабиринта лавок, лавочек и лавчонок, судорожно сжимая в руке недозрелый, зеленый еще банан, Шерехов махнул первому проходящему мимо такси и взобравшись на высокий горб муниципального транспорта, почувствовал себя в безопасности. Привычка профессионала заставила майора еще раз перепровериться и, перегнувшись назад, он внимательно изучил номер верблюда, который к ужасу Шерехова полностью совпал с цифрами на белоснежном манжете его левого рукава. С трудом, но все же Шерехову удалось довольно спокойно попросить погонщика остановиться у лавки Ахмеда – самого знаменитого магазина Обдурмана, где можно было найти все – от серьезных изданий на политические темы до порнографической периодики.
Обменявшись приветствиями с хозяином, Шерехов как мог объяснил, что ему нужен детский вариант сказок "Тысячи и одной ночи", заранее зная, что в Обдурмане кастрированный вариант этих сказок для взрослых успехом не пользуется и отдельной книгой не издается. Каково же было удивление майора, когда Ахмед из-под прилавка достал книгу сказок в красочном жестком переплете, где на титульном листе внизу было выбито знакомое еще с детства название родного издательства "Советская Россия".
Не успев удивиться тому, что в Советском Союзе он никогда не видел столь красочного издания, Шерехов вышел из лавки, крепко прижимая к груди незабвенный сборник детских сказок "тети Шехерезады", не веря в столь неожиданную удачу. Но недолго пришлось пребывать майору Шерехову в благостном настроении – ему на глаза попался верблюд, чья морда и стертый горб удивительно напоминали морду и горб верблюда, безвременно оставленного Шереховым у лавки Ахмеда. Номер этого верблюда кардинально отличался от записанного на манжете. Тоска вновь охватила душу Шерехова. Он решил еще раз грубо провериться, а затем попробовать оторваться. Вспомнив, что недалеко за барханом когда-то стояла кабина телефона-автомата, Шерехов медленно, стараясь не вызвать подозрение у окружающих, не обращая внимание на насквозь промокшую под костюмом рубашку, по солнечной стороне вдоль высокого дувала пошел на выход из города.
По кривой улочке, опираясь правой рукой на бесконечно длинный забор и перепрыгивая через узкие ручейки помоев, бежавших от двери к двери, Шерехов наконец-то добрался до северных ворот. Пройдя их, он резко развернулся и стал делать вид, что ищет гранитную плиту, которая напоминала, что ворота представляют историческую ценность и охраняются аллахом. Гранитной плиты на воротах не было-Шерехов их перепутал с восточными – но это было уже неважно. Важно было то, что из ворот никто не вышел.
Шерехов прошел под палящим солнцем до заветного бархана, где, как он помнил по прошлой командировке, стояли кабины международных телефонов фирмы "ИТД" и откуда через Катманду можно было позвонить в родной Бердянск.
Бархан был на месте, но кабины не было. Зато была небольшая таблица, где на хорошем английском языке было принесено извинение за то, что переговорный пункт временно не работает, вследствие заноса его песком и далее сообщалось, что после первого же бурана узел будет функционировать вновь. Шерехову стало немного жаль упущенной возможности переговорить с домочадцами, но не в его привычках было долго и сильно расстраиваться и, напевая "вихри враждебные веют…", Шерехов быстрым шагом зашагал к месту встречи.
"Али" был как всегда точен и аккуратен – он появился ровно через полчаса после назначенного времени. Местные мальчишки, которые на углу играли в "альчики", и вначале не обращали внимания на белого господина в строгом черном костюме, к концу вторых пятнадцати минут оставили игру и окружили этого странного европейца, который за полчаса даже в тень не зашел. И стали выпрашивать у него мелочь на щепотку анаши – слабого наркотика местного производства. Разогнав эту "амшару", "Али" долго по-восточному приветствовал Шерехова, расспрашивая его о здоровье матери его детей и двоюродного дедушки детей его матери.
Обсудив все предварительные вопросы, необходимые в начале каждой оперативной встречи и договорившись, что по легенде они познакомились на концерте Стравинского, а разговор на встрече вели о живописи Ренуара, Шерехов тут же перешел к делу, попросив охарактеризовать некоторых из жен ибн-Сауда. "Али" добросовестно выполнил просьбу своего друга, правда, несколько увлекшись несущественными деталями интимного характера, ставшими ему известными по роду службы. И все это время по ходу рассказа "Али" мозг Шерехова лихорадочно работал в одном направлении – как подвести "Али" к мысли о необходимости знакомства его со второй любимой женой эмира. Может быть, сказать, что по его данным она собирает марки и он, Шерехов, хотел бы обменяться с ней монгольской серией о космосе с бахрейнской серией о русском балете?
Рассказы "Али" продолжались уже третий час, когда Шерехов нашел выход – он решил сказать, что безумно влюблен в Чичак – вторую жену эмира- и хотел бы, чтобы он, "Али", организовал ему свидание с милой его сердцу восточной красавицей, чей гибкий стан, небесного цвета шальвары и фиолетовый оттенок паранджи которую уже ночь не дают ему покоя.
Душа похолодела у Шерехова, когда по расширенным зрачкам "Али" он понял, что смысл сказанного им дошел до сознания его верного помощника. Наступил критический момент многолетнего сотрудничества. Как поведет себя "Али"? Сможет ли он переступить ту невидимую грань, у которой будут бороться верность королевской семье и желание скопить за счет советской разведки деньги на нового верблюда? Неподвижный взгляд "Али" как нельзя более красноречиво говорил такому тонкому психологу, каким был майор Шерехов, об острой бескомпромиссной душевной борьбе двух вышеперечисленных мотивов.
Но вот бледность лица "Али" сменилась прежним загаром и в глазах вновь заискрилась живая мысль. Кризис миновал. Хитро улыбаясь, "Али" переспросил Шерехова, правильно ли он понял, что светлое чувство майора к Чичак так помутил его разум, что тот хочет снискать на свою голову гнев самого Аль-Сабаха? А ведь ибн-Сауд в ревности так же страшен как и в любви… Это будет почище международного скандала и одним обвинением во вмешательстве во внутренние, сугубо семейные дела эмира Обдурмана здесь не обойтись. Если Аль-Сабах узнает о связи своей любимой жены с молодым еще мужчиной, дело может принять серьезный оборот, начиная, грубо говоря, кастрацией Шерехова и кончая кастрацией межгосударственных отношений. Подумал ли достопочтеннейший "мейджар Шер-Эль-Хов" об этом?
Несомненно "Али" был прав. Аргументы против он привел с достаточной убежденностью, но отступать было поздно, да и характер задания Центра предполагал работу на грани риска. Не оставалось ничего другого, как довериться "Али" до конца и раскрыть истинную причину необходимости свидания с Чичак. "Али" отнесся с полным пониманием к сложному заданию Центра и через полчаса совместный план действий был оставлен до мелочей, а верному помощнику майора были переданы адреса конспиративных квартир, где это свидание можно было организовать наилучшим образом.
День клонился к закату. Красноватый песок и длинные черные тени как декорации фантастического фильма обрушивали свою тревогу на душу Шерехова, который тщательно вязал узел галстука, готовясь к финальной части своего плана. Да, сегодня должна решиться судьба всех долгих приготовлений. Каким будет этот заключительный аккорд? Сомнения с новой силой поднимались непреодолимым желанием отменить встречу с Чичак… Но надо! Надо!
Шерехов аккуратно сложил паранджу, положил ее в атташе-кейс, щелкнул замками – она пригодиться ему при заходе на женскую половину конспиративной квартиры, расположенном в богатом особняке ректора местного теологического университета. Хозяина этого особняка Шерехов привлек к сотрудничеству под "чужим флагом", выдав себя за иранца-шиита, верного последователя имама Хомейни, зная заранее, по наводке о жгучем желании ректора порвать с опостылевшим ему ханифитским мазхабом суннитского толка. Слабое знание арабского языка и почти полное незнание языка фарси майором Шереховым никак не насторожило профессора, так как язык фарси профессор знал еще хуже, но всей душой принимал Шерехова за иранца, так как последний никак не мог быть арабом с таким жутким произношением горлового звука "каф". Да, "каф" Шерехову действительно не давался, да и где взяться этой способности к горловым звукам, если плавные, широкие песни родного Бердянска не оставляли юному Мише Шерехову никаких сомнений, что в этом большом прекрасном мире нет места другим звукам и другим языкам, а тем более такому варварскому как арабский…