Страница 3 из 240
Епископ Чезаре Борджиа видит сон.
Он бредет по сумрачному лесу, липкий, промозглый холод пробирает до самых костей. Пахнет мхом и сыростью, стылый воздух обжигает легкие. Ветки колючего шиповника цепляются за сутану, шипы с треском разрывают черную саржу, но он в непостижимом для себя упрямстве продолжает неровный шаг.
Куда ведут его ноги, он не вполне осознает - в голове пусто и мрачно, но очевидно, что остановиться нельзя. Стоит замедлить шаг, как зловещие тени странного леса подкрадываются отовсюду, а ветви корявых деревьев, точно живые, начинаются сплетаться вокруг. Тягостное и тревожное волнение колотится где-то под ребрами, он растерянно озирается по сторонам: впереди лес, сзади лес, и конца края ему не видать.
Прорываясь сквозь густые заросли, он слепо движется дальше, будто кто-то гонит его в спину, подол мантии изорван, босые ступни ложатся на шуршащие сухие листья, а колючая трава больно жжет оголившиеся щиколотки.
Внезапно где-то впереди мелькает бледная тень меж неясных очертаний уходящих ввысь столетних деревьев - силуэт не то призрака, не то человека. Чезаре ускоряет шаг. Призрак оборачивается девушкой, лесной нимфой, ноги ее словно парят по воздуху; убегая вперед, она беспрестанно оглядывается.
Тело невиданной красоты розовеет сквозь тончайший шелк сорочки, лицо скрывает нарядная карнавальная маска, на губах играет улыбка. Чезаре стремглав бросается за ней, как за лучиком света в темноте, будто в надежде, что она выведет его из этого жуткого места. Но проклятая ряса цепляется за острые шипы терновника.
На бегу он срывает крест на тяжелой позолоченной цепи и швыряет в густую траву, затем стягивает ненавистную сутану разом с сорочкой и совершенно нагой мчится вперед, подобно одержимому. Его ступни и голени кровоточат. Натыкаясь на острые камни, он то и дело спотыкается о выступающие над землей корни деревьев, но епископ не чувствует боли, лишь сумасбродное желание настигнуть незнакомку впереди.
- Постой, - выкрикивает Чезаре, и голос эхом разносится по лесу.
Девушка оборачивается и заливисто смеется, хохот ее отражается от крон звоном тысячи серебристых колокольчиков. Она струится меж зарослей, будто просачиваясь сквозь чащу, не цепляясь за простирающиеся ветви.
На ходу Чезаре ощущает, как нечто вязкое стекает по ладоням, глянув на них, он с ужасом содрогается: алая и липкая кровь растеклась по самые локти.
Окаменев на месте от смятения, епископ всматривается в открытые ладони, вдоль и поперек иссеченные ранами, разорванные до мяса. Изумленно разглядывая собственные руки, он различает линии жизни и сердца, те самые штрихи, по которым колдуны и травницы читают судьбу. Сейчас по его линиям прорезались глубокие раны, из них теплыми струйками сочиться багровая кровь. Он чувствует в этом дурное предзнаменование, но времени на раздумья нет; змеистая трава туго спутывает ноги, подобно веревке, и епископ с силой рвет эти оковы, устремляясь вглубь нескончаемого леса. Вперед, ведь иного пути у него, похоже, нет.
Нимфа, за которой он гнался - его путеводная звезда, исчезла, и то волнительное чувство надежды, что она вызвала своим появлением, померкло. Чезаре, замедлив шаг, бездумно глядит себе под ноги. Теперь голые ступни касаются изумрудного мха, нет больше острых камней и колючих веток, а только зеленая мшистая поросль, да черная сырая земля, в которой мягко тонут сбитые в кровь пальцы.
Он рассеянно поднимает голову и в изумлении замирает: впереди заросли расступились, открыв прогалину, залитую неясным, почти волшебным светом. Спиной к нему на примятой траве мерцает призрачный силуэт. Внезапно фигура приходит в движение и, грациозно качнувшись, оборачивается к Чезаре. Он медленно, как в тумане, идет к ней.
Длинные пшеничные кудри рассыпаются по хрупким плечам, тончайшая ткань одеяния ничего не укрывает от его глаз: ни высоких грудей с маленькими гранатовыми сосками, ни округлых перекатов бедер, ни приманчивого треугольника волос меж ними.
Нагая красота ее требует преклонения, призывает пасть ниц и молиться, будто на античное божество. Но он, Чезаре Борджиа, в богов не верит, в его жизни есть лишь одна богиня - его светлоликий ангел. Его Лукреция.
Он, точно прозрев, понимает, кто перед ним: те же медовые кудри, та же гибкая фигура и ровная белоснежная кожа. Он улыбается с облегчением и приближается к ней.
- Любовь моя, - выдыхает он, снимая маску с лица сестры.
От кожи ее исходит дивный свет, щеки раскраснелись от бега, пухлые губы приоткрыты в манящей улыбке, а озорные очи смотрят с вязкой поволокой. Капля крови с изодранной ладони Чезаре падает на алебастровую щеку Лукреции и катится вниз к ее устам. Она, все также обольстительно улыбаясь, медленно слизывает каплю с верхней губы, будто наслаждаясь вкусом. Кровавый след остается на румяной щеке.
Словно околдованный чарами, он не смеет шелохнуться. Сладко улыбаясь, она приближается, не отрывая пристального взгляда ясных зеленых глаз.
«Близко, слишком близко», - шепчет голос где-то в глубине.
Но он посылает его к черту, когда трепетная грудь Лукреции сквозь тонкую ткань сорочки касается его обнаженной кожи. Чезаре невольно вздрагивает, словно кожу лизнуло пламенем, острое дикое желание охватывает все его существо - запустить пальцы в густой шелк волос, сорвать эти невесомые путы сорочки, впиться в ее нежные губы...
«Нет, нет, нельзя! Она же твоя сестра, твоя сестра!» - шепчет голос разума.
Но Лукреция, пленительно улыбаясь, уже берет его израненные ладони в свои чистые холеные ручки, открывает их пред собой и льнет к ним всем лицом, белоснежные щеки обагряются кровью.
- Твоя кровь - моя кровь, - произносит она бархатным голосом, сердце его от волнения пропускает удар.
- Твоя боль - моя боль, - в изумрудно-зеленых глазах любимой он окончательно тонет, словно его затягивает в пучину морскую, мир пред ним колышется, а голова идет кругом. Он проваливается куда-то вниз и обнаруживает себя лежащим на земле. А она уже сидит верхом, совершенно нагая. Чезаре судорожно облизывает пересохшие губы, он отчаянно жаждет огладить манящие изгибы, такие бесстыдно оголенные, но руки, будто закованные в кандалы, тяжёлыми плетьми лежат вдоль тела.
Она сама властно отрывает его ладони от земли и стремительно, так, что он не успевает и охнуть, прижимает к своей округлой груди, произнося при этом, точно заклинание:
- Твое желание - мое желание.