Мой дедушка – памятник

– Носки, галстуки, кактусы, шпильки, замки, открытки…

Не прерывая игры на скрипке, он несколько раз взмахнул над головами друзей самурайским мечом, дал холостую очередь из винтовки «М-14», показал несколько приемов дзюдо и ударил страшным свингом по чучелу медведя панды, скромно стоящему в углу зала. Потом он подсунул Геннадию альбом с «самыми редкими марками», схватил свободную от еды ладонь капитана и снова зашептал:

– Феноменальное сочетание физиче-ских и духовных качеств, сэр, приведет вас к триумфу! Все-таки, сэр, сохраняйте осторожность в первую неделю новолуния… Старый Старжен Фиц, сэр, лучший хиромант Юго-Восточной Азии, и если бы не интриги…

– Простите, мистер Старжен Фиц, – сказал Рикошетников, осторожно освобождая свою руку для собственных надобностей. – Мы пришли сюда только лишь для того, чтобы повидать консула Республики Большие Эмпиреи и Карбункл…

Старик вдруг отпрыгнул в сторону с криком «О-ле!» и, обращаясь к медведю панде, филину, маскам и маринованным чудовищам, торжествующе воскликнул:

– Слышали?

После этого он нырнул под стойку, скрылся за бамбуковой шторой и через минуту явился оттуда в совершенно уже новом обличии. Преисполненный достоинства дипломат в мундире, расшитом золотыми нитями, с высоким стоячим воротником, покровительственно и любезно смотрел на гостей. Лишь забытая на голове поварская шапочка напоминала о прежнем Старжене Фице.

– К вашим услугам, господа, – сдержанно поклонился генеральный консул.

– Мы советские моряки, господин консул, – оправившись от первого ошеломления, пробормотал Рикошетников. – Я капитан научно-исследовательского судна «Алеша Попович», Николай Рикошетников, а это мой друг Геннадий Эдуардович Стратофонтов.

– Стратофонтов? – поднял правую бровь генеральный консул. – Не являетесь ли вы, сэр, одной из ветвей генеалогиче-ского древа национального героя нашей республики русского адмирала Страттофудо, памятник которому возвышается в столице нашей страны Оук-порте?

– Геннадий как раз является ветвью адмирала Стратофонтова, но отнюдь не Страттофудо, – сказал капитан.

Консул улыбнулся:

– Так жители нашей страны переиначили это славное имя на свой манер.

– Значит, мы увидим памятник моему предку? – воскликнул Геннадий. – Николай Ефимович, это потрясающе! Памятник моему дедушке!

– Вы собираетесь посетить Большие Эмпиреи? – осторожно спросил консул.

– Как раз по этому поводу мы и пришли к вам, сэр, – сказал Рикошетников. – «Алеша Попович» будет все лето исследовать шельф в районе архипелага и знаменитую впадину Яу. Мы хотели бы получить согласие вашего правительства на заходы в ваши порты и гавани.

– На вашем судне есть футбольная команда? – быстро спросил консул.

– Что-о? Футбольная команда? Да, разумеется, у нас есть футбольная команда…

– Тогда все в порядке. Футбол – это главная страсть нашей республики и президента. Вы получите право захода во все гавани Больших Эмпиреев.

– И Карбункла, – добавил Рикошетников.

– Во все гавани и порты Больших Эмпиреев, – повторил консул.

– Ну, конечно, и Карбункла? – весело спросил Рикошетников.

Мимолетная тучка проскользнула по лицу Старжена Фица.

– На Карбункле не играют в футбол, – сухо сказал он.

Рикошетников не обратил внимания на странный тон, каким были сказаны эти слова, извлек из своего портфеля судовые бумаги и приступил к обсуждению формальностей.

«Почему же на Карбункле не играют в футбол? – подумал Геннадий. – И почему консул помрачнел, когда сказал об этом?»

– Ну, все в порядке, – сказал Рикошетников, закрывая свой портфель.

– Наконец-то можно снять проклятый мундир! – воскликнул Старжен Фиц. – Надеваю я его, господа, не чаще одного раза в десять лет, но все-таки терпеть не могу. Что вам приготовить, господа? Итальянскую пиццу, швейцарскую фондю, аргентинское асадо, индийский керри-райс или, может быть, русский борщ?

– Что вы хотите этим сказать? – воскликнул Геннадий. Он побагровел и вытянулся как струнка.

– Просто повеяло воспоминаниями детства, – затараторил вдруг по-русски Старжен Фиц. – Как вы вошли, господа, так сразу пахнуло нашим русским привольем, березовым соком, борщом… Ведь я, господа, родился в Санкт-Петербурге и покинул его шестьдесят лет назад в вашем возрасте, милостивый государь. – Он почтительно поклонился Геннадию. – Судьба мотала меня по всему миру, господа, но об этом не будем. Единственная страна, где мне не довелось побывать, – это Республика Большие Эмпиреи и Карбункл… Всего доброго, господа, всего доброго, но прежде прошу оплатить счет. Ваш ужин, господа, стоил три тысячи иен, игра на скрипке четыреста пятьдесят иен, демонстрация приемов бокса и дзю-до пятнадцать иен. Извините, господа, я бы не взял с вас денег, но мое правительство не платит мне жалованье уже двадцать четыре года. Приходится изворачиваться, господа. Старость – не радость… Прежде старый Старжен Фиц зарабатывал на велогонках, сейчас соль в коленных суставах, господа…

Консул, видимо, мог бы так болтать еще очень долго, но моряки направились к выходу. Старжен Фиц проводил их до дверей, всучил на дорогу чикагский галстук, кактус, раковину и банку с сороконожкой за 127 иен.

– Ах, господа, – тараторил он уже в дверях, – говорят, что страна, которую я здесь представляю, земной рай! Хочу вам дать последний полезный совет, господа. Обязательно постарайтесь в Оук-порте познакомиться с мадам Накамура-Бранчковской. Недавно эта леди посетила Токио, и старый Старжен Фиц был просто очарован…

– Чем же знаменита эта дама? – усмехнулся Рикошетников. Чудак консул успел уже порядком надоесть ему.

– Ах, это просто совершенство! Убедительно советую не избегать приятнейшего знакомства с этой богатой импозантной и попросту красивой женщиной.

– Я никогда не чурался импозантных, а тем более красивых дам, – улыбнулся капитан.

– Это похвально, это похвально, это похвально… – Консул оцепенел с широкой бессмысленной улыбкой на устах.

По дороге к порту Геннадий и капитан во всех подробностях вспоминали визит к «генеральному консулу» и весело хохо-тали.

В районе Гиндзы их «бентли» попал в автомобильную пробку. Джазовые обвалы из окон баров, крики зазывал и уличных торговцев, полицейские свистки и сирены, клаксоны автомобилей чуть не оглушили их. В небе, освещенный скрещенными лучами, поворачивался рекламный автомобиль, ниже то хмурилась, то расплывалась в улыбке гигантская неоновая рожа, все кричало, мелькало, подмаргивало. Световая газета на крыше «Асахи» вещала: