Страница 2 из 8
Адмирал одобрительно качал головой.
Вечерами Геннадия навещала Унг-Ма, супруга вождя дружественного племени, точнее, соседка Полина Сергеевна. Она кормила мальчика печеными крокодильими яйцами, дюгоньим молоком, дикой козлятиной. После ее визита Геннадий читал «Водители фрегатов» и энциклопедию, совершенствовался в английском языке, а потом отправлялся в далекую экспедицию, то есть в постель. Утром он самостоятельно уходил в детский сад, в свою группу, которую снисходительно называл в письмах к родителям «моя малышовка».
Иногда под окнами Стратофонтовых останавливался «газик», из него выпрыгивала затянутая в голубую форму Аэрофлота бабушка. Геннадий очень любил свою бабушку. Та пылала к нему еще более сильным ответным чувством. Друзья могли часами сидеть на диване и беседовать. Бабушка рассказывала внуку о горячих денечках, о воздушных боях над Кенигсбергом и Берлином, знакомила его с новой техникой, а внук пересказывал бабушке прочитанные книги.
Наконец, когда Геннадию перевалило за шесть, на Памире и Тянь-Шане не осталось безымянных семитысячников. Вернулся папа. Мировой рекорд заносчивой американки был побит путем приземления точно в крест с высоты 22 000 метров. Вернулась мама. Управление ГВФ в торжественной обстановке проводило на заслуженный отдых бабушку. Семья зажила дружно и содержательно.
Время шло. Геннадий успешно овладевал школьной программой, увлеченно работал в пионерской организации, много времени уделял искусству и спорту. Может составиться впечатление, что он был совершеннейшим пай-мальчиком, эдаким занудой-тихоней, образцово-показательным любимчиком педагогов. Должен прямо сказать, что такое впечатление было бы неверным. Ничто человеческое было ему не чуждо. Он никогда не отказывал себе в удовольствии трахнуть портфелем по голове какого-нибудь юного прохвоста, обидевшего одноклассницу Наталью Вертопрахову, часами мог мять в снегу наперсника детских забав Вальку Брюквина – словом, он рос совершенно нормальным мальчиком. Успехи же его были вызваны недюжинными способностями и поразительной увлеченностью, с которой он подходил к каждому делу. Сверстники любили Геннадия за живой нрав, обширные знания и успехи в спорте. У него было много друзей и среди взрослых – почтовые работники и библиотекари, альпинисты и парашютисты, военнослужащие. Кроме того, у него было несколько заочных знакомств за пределами нашей страны. Пользуясь своим блестящим английским, Геннадий поддерживал постоянную переписку с мальчиками из Великобритании, Нигерии, Новой Зеландии, Танганьики…
Надо сказать, что к двенадцати годам Геннадий перешел уже к классической литературе. Властителями его дум стали Пушкин и Гёте, Толстой и Шекспир. Зачитанная до дыр «Библиотека фантастики и приключений» к тому времени покрылась тонким слоем пыли, и все-таки иногда юный эрудит останавливался перед портретом предка и тихо беседовал с ним о своих друзьях, водителях фрегатов, о тихоокеанских атоллах, о схватках с пиратами, о морских глубинах…
Года за два до того, как начались главные события этой книги, Геннадий, ему шел тогда одиннадцатый год, познакомился с Николаем Рикошетниковым. Произошло это в Доме культуры промкооперации на сеансе одновременной игры против гроссмейстера Михаила Таля.
Гроссмейстер нервничал. Почти не думая, он делал ходы, то и дело тревожно поглядывая на лобастого симпатичного мальчика в белом свитере, сидящего за десятой доской.
«Неужели он примет жертву? – думал Таль, покусывая тонкие губы. – Боже мой, неужели он примет жертву?»
– Примете жертву? – спросил Геннадия сосед слева.
Геннадий посмотрел на него. Это был мужчина лет 27–30, с худым и до черноты загорелым лицом, с умными и очень живыми глазами, с небольшим шрамом на лице возле носа. Одет он был в обыкновенный серый костюм, но на левой руке у него были массивные часы странной тре-угольной формы, а правую руку, слегка прикрывая большой разветвленный шрам, обхватывал браслет, сделанный то ли из ракушек, то ли из зубов какой-то глубоководной рыбы.
«Любопытный молодой человек», – подумал Геннадий и ответил:
– Да, приму.
– Не кажется ли вам, что здесь таится ловушка? – спросил сосед. – Вы же знаете эти жертвы Таля. Как начнет потом шерстить!
– Я все продумал, – спокойно сказал Геннадий. – Никакой ловушки нет. – Он мельком взглянул на позицию соседа. – А вот вам грозит мат.
– Как?! Где?! Не может быть! – воскликнул сосед, судорожно оглядел позицию и прошептал: – А ведь верно…
– Спрячьте пешку е-7 в карман, – посоветовал ему из-за плеча Геннадия сизоносый дородный мужчина, от которого исходил какой-то странный, совершенно незнакомый мальчику запах. Так пахнет, должно быть, смесь одеколона и вчерашнего винегрета.
Геннадий возмущенно посмотрел ему прямо в глаза.
– Как же вам не стыдно?! – ломким голосом воскликнул он. – Ну как вам не стыдно? А еще мастер спорта!
Сизоносый под его взглядом запыхтел, покрылся пятнами, опустил голову, прикрыв трехэтажным подбородком мастерский значок, и вытащил из кармана две талевские пешки, коня и ладью.
– Возвращается, – шепнул Геннадию сосед слева.
Геннадий повернул голову и поймал обращенный к нему жгучий тревожный взгляд экс-чемпиона мира. Быстро делая ходы, Таль приближался к Геннадию. В зале слышались глухие рыдания побежденных и звонкий смех редких счастливцев, сделавших ничью. Матч на ста досках близился к концу. Геннадий снял пешкой белого ферзя и спокойно стал ждать.
– Вам мат, – торопливо сказал Таль сизоносому, шагнул к Геннадию, окинул взглядом доску, вздрогнул и, глубоко заглянув в глаза мальчику, прошептал: – Поздравляю с победой.
В зале поднялся ужасающий шум. Таль стоял, опершись на стол, и покачивался то ли от усталости, то ли от огорчения.
Сосед слева крепко пожал руку Геннадию:
– Какой вы молодец! Поздравляю!
В гардеробе загорелый сосед подошел к Геннадию. Был он уже в замысловатом кожаном полупальто с многочисленными «молниями» и в рыжей забавной кепочке.
– Еще раз хочу выразить вам свое восхищение, – сказал он и представился: – Рикошетников Николай Ефимович.
– Геннадий Стратофонтов, – отрекомендовался наш герой.
Они вместе вышли на улицу. Здесь их обогнал сизоносый. Обернувшись, он смерил Геннадия уничижительным взглядом и хохотнул вызывающе:
– Тоже мне! Яйца курицу учат! А ведь, наверное, пионер!
Смех его был надменным и грубым, но в нем также чувствовалась обида и тоска. Кто знает, сколько надежд связывал этот человек с сегодняшним матчем!
Николай Рикошетников тут же взял его за локоть своей железной рукой.
– Немедленно извинитесь.
– Немедленно извиняюсь, – сразу же сказал сизоносый и неуклюже потопал к гастроному.
Геннадий и Николай Рикошетников медленно пошли по Кировскому проспекту к Неве.
– Стратофонтов… – проговорил Николай. – Вы знаете, что был такой путешественник Стратофонтов?
– Это мой предок, – сказал Геннадий. – Его портрет висит у нас дома.
– Вот это удивительно! – воскликнул Николай. – Ведь адмирал Стратофонтов был любимым героем моего детства. Никогда не забуду описание его битвы с эскадрой Рокера Буги! Может быть, благодаря Стратофонтову я и пошел в мореходку?
– А вы моряк?
– Да. Я капитан научно-исследовательского судна «Алеша Попович».
Сердце Геннадия часто забилось.
– Да вы же, наверное, избороздили всю Океанию?
– Да, избороздил, – скромно ответил Николай.
Падал мягкий снег. Он покрыл уже скаты и парапеты Петропавловской крепости, тротуары и перила моста.
Внизу колыхалась тяжелая невская вода. За Дворцовым мостом мигали огни большого крейсера, явившегося в город на Октябрьские праздники.
– Ну, а я просто школьник, – сказал Геннадий.
– Я догадался, – сказал Рикошетников. – Сейчас вы, Геннадий, просто школьник, но кто знает, может быть, со временем будете чемпионом мира.
– О нет, шахматная карьера меня не прельщает.
– Не обязательно по шахматам, может быть, и по другому виду спорта.