Страница 17 из 24
С того дня моя жизнь в замке стала похожа на бесконечную ленту медленно тянущихся часов. Пара седовласых мипутов усердно занималась моим лечением. Меня постоянно обмазывали, перевязывали, прощупывали, мыли, тыкали иголками, заливали внутрь всякую дрянь. Насколько я понял из их красноречивого молчания, калекой я не останусь, у меня была распорота нога, сломано несколько ребер и ключица, повреждены внутренние органы, но все это подлежало восстановлению. Я не ощущал своего тела, потому что было введено какое-то лекарство, которое блокировало управление им, чтобы я случайно не дернулся и не сместил только-только начавшие срастаться кости.
Мои врачеватели относились ко мне, как к тушке, которую нужно вылечить вне зависимости от желания самой тушки. Другие мипуты кормили меня с ложки, так как мне не разрешалось двигать даже относительно целой рукой, меняли белье, поили. Госпожа безмолвствовала.
Когда уходили и врачи, и слуги, я оставался один в полном одиночестве. Я не мог двигаться, не мог читать, не мог общаться. Сначала я пытался поговорить с госпожой. Сколько вдохновенных монологов я тогда произнес... Я бичевал свое поведение и поступки, восхвалял ее доброту и ум, рассказывал стихи, какие мог вспомнить, вновь вспоминал разные случаи из жизни, забавные и не очень. Потом я тоже замолчал. И тогда мне осталось только думать.
В детстве самым страшным наказанием для меня был угол. Пару раз меня отец даже порол (и не без причины), но порка казалась мне меньшим наказанием, к тому же я воспринимал ее как тренировку на выносливость и силу воли. Но стоять несколько часов, уткнувшись носом в стену, мне было невыносимо. В голову прокрадывались страшные мысли, от которых мне, десятилетнему пацану, хотелось реветь навзрыд. В основном, это были мысли о смерти, а точнее о бессмысленности жизни. Самой смерти я никогда не боялся, страшно было от осознания ничтожности меня, как личности. Сейчас я центр своей вселенной, и весь мир крутится вокруг меня, даже если это не так, я этого не вижу и не ощущаю, будучи полностью занятым своими мимолетными увлечениями и желаниями. Но стоило мне замереть, я начинал чувствовать течение жизни, как потоки и вращения мира проходят сквозь меня и мимо меня, и волной накрывало ощущение собственной незначимости, словно я пылинка, даже меньше пылинки, настолько, что при моей полной остановке круговорот жизни не задержит свое вращение даже на самый крошечный отрезок времени. Тогда зачем я мечтаю, страдаю, люблю и ненавижу? Ведь все мои трепыхания пропадают втуне. Может, проще сразу умереть, не пытаясь ...
Сразу после того, как меня выпускали из угла, я начинал творить еще большие глупости, втайне надеясь, что чем больше возмущений я создам, тем больше шансов у меня стать той самой пылинкой, которая сможет повлиять на мироздание. Через какое-то время отец отметил эту закономерность и перестал меня наказывать таким образом.
И вот спустя десять лет я снова стоял в углу, только срок наказания был неопределен.
Несколько дней я сражался сам с собой: прокручивал содержание прочитанных книг, разыгрывал исторические военные сражения, вел мысленные диалоги с Крилем, даже проводил шахматные турниры, только бы не дать себе расслабиться. Я отрабатывал тренировки с фламбергом, снова и снова представляя каждый из ударов вплоть до мельчайшего напряжения мышц, так как читал, что мысленная тренировка может заменить физическую на восемьдесят процентов. И такие тренировки изнуряли меня изрядно, после них мипуты всегда меняли мне постельное белье, так как предыдущее оказывалось пропитано потом.
Но во время одной из таких тренировок я поймал себя на тщетности моего занятия. Зачем мне тренироваться? Зачем я вообще уехал в этот замок? По сути я добровольно вычеркнул себя из мира людей. Ради чего? Если бы умер мой отец, то также ничего бы не изменилось в мире. Или если бы умер Криль... Мы - никто, и наши жизни - ничто. А сейчас я еще меньше, чем ничто. Умру я в лапах тролля или смогу прожить еще сотню лет, оставаясь в этих стенах, - даже для моих самых родных и близких людей не изменится совсем ничего. Раньше у меня хотя бы был шанс затронуть судьбы двух человек, сейчас нет даже его.
Если я смогу поднять свое физическое состояние на достаточный уровень для полноценного владения фламбергом, это тоже ничего не изменит, ведь я не смогу уехать отсюда. Это как найти в пустыне сундук с золотом и драгоценностями и умереть прямо на нем от голода, будучи бессметным богачом.
Словом, я погрузился в пучину отчаяния, так, кажется, описывают в романах подобное состояние. Но когда меня в очередной раз переворачивали, чтобы промыть возможные места возникновения пролежней, и мои многострадальные ребра заныли, я внезапно вспомнил о том, как меня заносили в замок. Тогда я увидел странное лицо, которое не могло принадлежать никому из обитателей замка. Сначала я вспомнил только свое удивление, но постепенно я смог восстановить в памяти и картинку: резкие черты лица, зеленоватая, словно чешуйчатая кожа, носа почти не видно, клыки, приподнимающие верхнюю губу, всклокоченная грива... Как будто это существо собирали из представителей различных рас: от нагов до троллей. Естественно, это не мог быть мипут, к тому же рост этого существа был как минимум не меньше моего. Несли в тот момент меня на носилках служки, и они не боялись его. И я точно слышал поблизости нежный шепот госпожи. Может, это какой-то охранник, который патрулировал окрестности замка, возможно, он меня и обнаружил? Недаром ведь мипуты так отстали от меня и не смогли прибыть вовремя, возможно, их кто-то или что-то задержало, и вмешалось вот это чудовище... Тогда почему я не был предупрежден о нем, ведь мы с госпожой неоднократно обсуждали и обитателей замка, и жителей леса, и проговаривали условия моей безопасности во время прогулки. И было бы логично упомянуть о нем, к тому же я же мог ненароком и напасть на него.