Весенний мотив

Июньское солнце заливало лучами аллеи парка. Солнечные лучи отражались от водной глади, проходили сквозь листья огромного дуба, под величественной кроной которого мирно посапывала золотоволосая девушка. Пряди её волос волнами струились по плечам, концами касаясь книжки, покоящейся в её руках. Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков» - её любимая книга, любимая история. Безмятежная, она видела яркие сны, наполненные чудесами и разнообразными красками. Об этом свидетельствовали слабая улыбка и умиротворенное выражение лица, от которого невозможно было отвести глаз.

Я сидел рядом с ней и любовался её лицом, временами улавливал моменты, как она хмурит брови, потом снова становится такой же безмятежно счастливой. Зеленая листва мелодично шелестела над нашими головами, птицы напевали свой замысловатый мотив, где-то вдали слышался детский смех, собачий лай, утиные переклички. Мир был наполнен разнообразием звуков, таких прекрасных, пленительных, приятных для ушей, успокаивающих душу и сердце.

И как прекрасно послушать это. Послушать мелодию всего живого на планете. Не беспокоиться ни о чем, застыть в этом мгновении времени и упиваться каждой минутой, каждой секундой. Ощутить жизнь – не только свою, но и всего живого всецело.

Я сорвал ближайший цветок и нежно провел его лепестками по щеке Ханы. Та недовольно поморщилась и спустя пару минут открыла глаза. Сонными глазами она смотрела на меня, пытаясь сообразить происходящее, затем удовлетворенно улыбнулась.

-Мне снился чудесный сон, а ты так нагло разбудил меня,- шутливо проворчала девушка, глядя на цветок в моей руке.- Ромашка. Люблю их. Часто в детстве гадала на парней.

-Ну и как?- полюбопытствовал я.

-Одна из них предсказала свадьбу с Элвисом Пресли.

-Но он давно умер.

-Знаю. И с тех пор я им не верю.

Я усмехнулся.

-Завтра прослушивание,- внезапно напомнила девушка.

-Знаю,-вяло ответил я.

Мне было тревожно от мысли о завтрашнем прослушивании, и я забивал свою голову всем чем мог, но только не завтрашним днем. Бессмысленные мысли заполняли мой разум, отдаляя тем самым беспокойные, выстраивая стену, сквозь которую они не могли пробиться. Но Хана все это разрушила. Теперь они не дадут мне покоя.

Девушка положила голову на мое плечо и успокаивающе проговорила:

-Не поддавайся панике в тот момент, как выйдешь на сцену. Представь, что ты один. Никого рядом нет. Ты играешь для себя.

От этих слов на душе становилось теплее, но выжидающий страх, томившийся в моей душе столько лет, нашептывал мне совсем другое.

«Провал. Тебя ждет провал»,- крутилось в моей голове, как заевшая пластинка.

-Хана, а ты боишься?

-Немного,- отозвалась девушка.- Но меня успокаивают мысли, что ты будешь рядом, что, наконец, кто-то важный услышит мою игру и заметит меня.

-Ты поступишь, я уверен.

-Твоя вера в меня подбадривает, хотя я имею небольшие сомнения.

-Глупые сомнения. Ты прекрасно играешь.

-Ты тоже,- без каких-либо сомнений произнесла она.-Тебе нужно быть более уверенным, и я вижу, что у тебя есть успехи.

-Чему я несказанно рад,- сказал я, но в душе царил все тот же страх, несмотря на слова Ханы.

Я боюсь провалиться. Я непременно должен туда поступить.

***

Спустя ночь терзаний и душевных переживаний, я, обессиленный от ночных мук, стою на сцене перед членами комиссии. Мои руки подрагивают, разум обволакивает густой туман, а тело покрывается испариной. Я не могу вспомнить даже собственное имя, когда меня спрашивают об этом.

Перед своим выходом Хана держалась крепко, старалась не показывать волнения, однако её голос временами подрагивал, она неосознанно заламывала руки. Когда же был её черед, она, глубоко набрав воздух в легкие, шумно выдохнула и пробормотала: «Ни пуха!». Я стоял и ждал её, мысленно переживал, гадал, как она там себя чувствует, на сцене: та ли бесстрашная скрипачка, живущая на сцене или теперь она более сдержанная, охваченная безудержным волнением. Но я надеялся на первый вариант.

Минуты ожидания длились, казалось, вечность. Я постоянно поглядывал на наручные часы, определяя, сколько времени прошло и, каждый раз глядя на минутную стрелку, нервно выдыхал. Пять минут длились как пятнадцать.

Когда же она вернулась со сцены, я увидел безудержную радость на её лице. Она бросилась ко мне, заключив в объятия. Тогда я понял: все хорошо.

-Они сказали, что я сыграла очень хорошо,- с пылающим от усердной игры лицом выпалила она.- Конечно, я не могу утверждать, что я прошла, но теперь моя вера в поступление увеличилась в размерах.

-Ты молодец, Хана,- с улыбкой говорю я, забыв, что следующий выход - мой.

Она счастливо смотрит на меня своими сияющими небесно-голубыми глазами и кладет руку на плечо.

-Вперед. Сейчас твой выход. И знай, я верю в тебя.

Я кивнул и двинулся на сцену. В моей голове снова гудит рой пчел.

И вот сейчас меня просят начать игру, а я стою, испуганно оглядываю зал и тупо пялюсь на членов комиссии. Я должен был для начала сыграть концерт Паганини, но, как только подложил скрипку под подбородок, все ноты вылетели из моей головы. Я не на шутку испугался. Члены комиссии терпеливо ждали. Я несколько раз глубоко вдохнул и попытался привести мысли в порядок, избавиться от ненужного шума в голове.

-Не нужно переживать,- успокаивает меня человек со странной бородкой и взъерошенными волосами. – Если вам сложно, представьте, что вы один в зале.

Я стараюсь следовать его совету и представляю, что зал пуст – здесь только я и моя скрипка. Тогда сознание проясняется, и я начинаю игру. Начало шло хорошо, и я уже готов был обрадоваться, однако я сбился. Страх снова начал нарастать, но игру я продолжил.

Мне хотелось провалиться сквозь землю. Я не помню, в какой момент игра набрала иные обороты, и из скрипки начала литься уже не плавная и нежная мелодия, а режущая слух нелепая игра.

Закончив игру, я потерянно смотрел в неведомую точку, совершенно не вслушиваясь в то, что говорят мне члены комиссии. Мне и слушать их не надо было. Я знал все и так: я провалился.

На негнущихся ногах я покинул сцену, обреченно взирая в неизвестность. Меня встретила Хана, с ужасом вглядываясь в мое лицо.

-Ник, ты очень бледен!-подскочила ко мне девушка, беря мое лицо в ладони. Перед глазами все расплывалось, я от стыда не знал, куда себя деть.

Обхватив её запястья руками, я отнял её ладони от своего лица. Мою душу охватило безразличие ко всему. Пустота разлилась по всему моему телу, поразив в особенности сердце и разум. Я не мог говорить, я не хотел ничего говорить. Она поняла все и без слов. И я был рад этому.

Сейчас единственное, чего мне хочется – убраться отсюда.