Страница 19 из 21
Друзья дошли до конца коридора и остановились.
– Но всё изменится! – закончил мысль свою Максим.
– Это как? – удивляясь, спросил Александр.
– Думай, медитируй, читай! А от телевизора – отключись! Ты сам об этом говорил?! Так у тебя лучше получится.
– Новый потоп?.. – доцент ждал ответа.
– Ну, тогда Библию… – выдохнул Максим и, как бы желая непосредственно перейти к делу, спросил, – Долго ждать?!
– Чего? – переспросил Александр.
– Когда закончится экзамен!
– Экзамен – это ритуал… – как о возвышенном, сказал Савельев.
– Э-э, только без этого. Времени мало!
– Ну, давай! – с облегчением произнёс Александр, – Какая будет программа?
– Посмотрим! – сказал Максим и следом за Сашкой вошёл в аудиторию.
Они встали рядом со столом. За партами сидели пять оставшихся студентов.
– Цоцолашвилли! – взяв со стола зачётную книжку, произнёс громко Сашка, и курчавая темноволосая девушка, вздрогнув и перестав что-то писать, уставилась преподавателю в глаза, – Пя-я-ять…! – резюмировал Савельев.
Студенты замерли: явно препод творит произвол.
– Маратов! – продолжил доцент, отставив предыдущую зачётку на край стола и расписавшись в ведомости, – Ах, это Вы! – Александр посмотрел на студента, который уже отвечал ассистентке.
– Я всё ответил! – встрепенулся тот.
– Четы-ыре! – пропел Александр.
– Согласен! – обрадовался студент.
Блондинка утвердительно кивнула.
– Агапов? – продолжал дело Сашка.
– Я! – раздалось сбоку.
– Не готов! – не вдаваясь в подробности, заявил Савельев, – Только три! Но половину билетов ты знаешь.
– Но я же могу ответить! – возмутился студент, – И даже на четвёрку…
– Справедливость – превыше всего, батенька! – спародировав известную в прошлом личность, Александр поставил учащегося на место. Тот, который минуту назад мечтал хоть о тройке, сейчас на халяву хотел уж четверку. Но, помешкав, достал из кармана зачетку.
Взглянув на остальных писак, Сашок Савельев кашлянул:
– Пя-я-ять! Выметайтесь! И чтоб духа вашего здесь не было!
Студенты быстро собирались, кося взгляд на строчащего отметки препода. Он отложил все книжки в сторону и молча подождал, пока студенты скроются за дверью. Шаги удалились, Александр выдохнул, указав на Гаранина:
– Знакомьтесь: мой друг Максим – Ольга Владимировна.
– Очень приятно! – сказал Макс, поцеловав руку благодарно кивнувшей ему блондинке.
– Психоаналитик? – спросила она.
– Хуже! – ответил Макс.
– Серьёзно… – многозначно произнесла Ольга и встала из-за стола, прочувствовав всё, что вскользь мелькнуло в мозге мужиков, что невольно, хоть на долечку секунды каждый задержался на её коленках, оценивая эти в белых тёплых кружевных чулках ножки.
– Что: «серьёзно»? – спросил Гаранин.
– В нашей стране психологи либо не нужны, либо их услугами пользуются очень серьёзные организации… В весьма корыстных целях.
– Не будем о печальном, – заговорил Александр, – Максим Викторович приглашает нас в «Арагви».
– Куда угодно, только бы потише, – сказала Ольга.
– Я сейчас! Я сдам только ведомость в учебную часть, – прикрывая дверь за собой, объявил Савельев, наконец выскочив из аудитории.
– Ладно. Главное, чтобы лабух был хорошим! – согласилась Ольга.
Поехав вдоль реки по улице Косыгина, припомнили хорошее местечко рядом с Киевской. Во дворе удалось оставить машину.
Заведенье почти было пусто. В столь ранний час в зале был лишь один музыкант. Наверно, он только сейчас пришел с мороза и разогревал свои пальцы, то дуя на них, то растирая, то быстро перебирая ими пальцы другой руки. Вот он присел на табурет и пробежал по клавишам. Вот ещё один миг, он увлёкся, уловил композицию нот и блаженно повел рождающуюся тут же мелодию. Максим слушал музыку и ничего не узнавал. Мелодия рождалась и тут же исчезала. И музыкант рождал её опять, но с более новым звучанием.
И как это так получалось, что музыка вся уже вроде написана, но вот пример: не узнавалось ничего. И музыкант, как композитор, который словно Бог, за шагом шаг всё улучшал и улучшал своё творенье.
И какова же была его память? Ведь он ничего не писал, но в абсолюте точно мог повторить с десяток (примерно столько насчитал Гаранин) тактов, а потом повторить их ещё и ещё, каждый раз улучшая свое и без того совершенное совершенство.
Вот он остановился. Остановился оттого, что сделал, что хотел. У Максима один лишь при этом остался вопрос: «А запомнил ли он то, что сделал?». Или, может, всё это неважно ему? Может, кажется это ему совсем несерьезным?..
Вот вдруг музыкант взял аккорд, вскинул руки, и началось… Никто не понимал, что происходит. А он соревновался сам с собой, беря по нескольку нот то из одного произведения, то из другого, третьего… пятого… десятого… сорокового. Наверно, он не повторился за эти две минуты! Вот, наконец, ещё аккорд – и остановка.
Вот раздались аплодисменты. Лабух повернулся к столику с компанией Максима, приветственно кивнул, сообразив, чего б сыграть, и через секунду полилась ещё одна, рождаемая под тонкими пальцами и тут же забываемая необычайно лёгкая мелодия.
Максим ещё раз находил подтверждение теории своей о передаче информации. Странно, что информация идёт без языка. Ведь принято считать, что носителем информации являются слова. Слова и их взаимодействие друг с другом образуют язык. Так как же без слов этот лабух проник прям сейчас в суть людей? Как он узнаёт, что им нужно?
Пришел официант принять заказ. Компания назаказала много, но из напитков пока взяли сок и водку. Официант ушел.
– Композитор… Раньше его здесь не было. Сколько же лет прошло… – задумался Максим.
– Четыре года, – отстранённо сказала Ольга.
– Точно! – сказал Гаранин, – О чем это я…? – спросил он.
– Всё о том же, о семье…, – ответила Ольга.
– Да, мысль, рождённая, никуда не исчезает… Оля, вы легко её ловите? – спросил Максим.
– Не знаю…
– Ребята! – запротестовал Сашка, – Надоело! Чтоб о работе ещё в кабаке!
– Счастливый…, – сказал Гаранин, – а о чём ты, Саш, сейчас думаешь? Только прямо, не ври!
– Прямо не получится, – предупредила Ольга, – подождём, пока он напьётся.
– Опять…! – сказал Савельев и отпил немного сока, что подали занять ожиданье клиентов, – Ну, давайте лезть друг другу в душу!..
– Считайте, что я подписал свой протокол, – кинул Максим, посмотрев в глаза собеседнице.
– Я тоже подписалась, – заявила Ольга, и Александр поперхнулся.
Максим встал, подошёл к музыканту, положив сто долларов, одобрительно кивнул.
– О, вот и моё горяченькое приехало, – обрадовался Сашка, чуть не пуская слюнки, наблюдая как ставят приборы и блюда.
Наконец, на столе было всё, что только заказали. Сашка взял свою стопку и встал:
– Друзья. Как часто мы забываем, что мы друзья, годами не появляясь в поле зрения друг друга. Одним словом, за встречу!
– Ладно, препод, поехали, – сказал Максим и выпил своё.
Проголодавшийся Александр резал бифштекс не очень ровными большими кусками и мысленно как бы сказал то, что ушами никто не услышал. Да, произнести он не мог, потому что быстро пережевывал очень вкусное с голодухи мясо:
– Ну, что замолчали? Такие же как я, голодные? Вообще-то, здорово я предложил поговорить, не раскрывая рта.
– Поросёнок! – донеслась к нему мысль ассистентки.
– Сама – свинья! Ещё неизвестно, о чем ещё ты сейчас думаешь? – парировал претензии Савельев.
Во время разговора «собеседники» беззвучно переглядывались.
– Кажется, здесь назревает сора, – вмешался Гаранин.
– О, не беспокойтесь, сир, – взглянула Ольга на Максима, – Когда-то в школе я учила и французский язык… Ой, о чём это я?
– О том, чтобы свободно говорить то, что хочешь сказать, – подправил её Макс, – только, что вы смутились?
– Я?! Я редко смущаюсь, смущаетесь, боитесь и избегаете чего-то, как правило, вы!
– «Вы» – это собирательный образ?