Страница 47 из 76
К удивлению ветерана, он очнулся не от боли, а от настырно светившей прямо на лицо Луны. Ее зловеще-притягательный свет стремился влезть в каждую щелочку, пропитать собой каждый сантиметр мертвого города. И вот, наконец-то, ее яркий свет упал на истерзанное жестоким боем тело Дира. Боровицкий постарался приоткрыть тяжелые, непослушные веки и оглядеться, но ему это удалось с трудом. И едва он сделал движение повернуть голову вправо, как дикая, ни с чем несравнимая боль пронзила его тело, буквально разрывая на части мышцы в приступе судорог, продолжавшихся, как показалось Петру, целую непреодолимую вечность.
Правда, почти сразу его тело кто-то или что-то с силой прижало к чему-то мягкому и податливому, не давая порвать жилы, а спокойный размеренный голос с натугой прохрипел:
— Тихо, тихо! Держись боец! Сейчас станет полегче! — и с этими словами странный незнакомец, блеснув на лунном свете медицинской иглой, быстро ввел голому, по пояс, спецназовцу в плечо какую-то сыворотку, оказавшуюся, на поверку, обезболивающем. Судороги отпустили почти сразу и тело Дира смогло с наслаждением расслабиться, чувствуя как от укола по всем внутренностям, костям и мышцам распространяется мягкое обволакивающее тепло.
— Ты кто? — немного тряхнув головой, стараясь очистить разум, Петр покривился от новой тупой боли, вспыхнувшей в основании черепа, но сразу заглушенной анестетиком.
— Оскар Григорьевич Петровский, — устало буркнул незнакомец, исчезая из поля зрения раненого, но, судя по звуку, усаживаясь на старый, но еще крепкий стул, издававший страшные скрипучие звуки, способные навести жути на любого, мало-мальски читавшего и смотревшего ужасы, человека, — подполковник Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации.
— Ого! — даже с помутившейся головой, Дир не потерял способности мыслить логически и его мозг, пусть даже подкошенный на время анестезией, выдал своему хозяину верную мысль. — С группой Манцура сюда прибыли?
— Что? Откуда Вы знаете? — голос подполковника мгновенно изменился с полусонного на подозрительный и Петр с усмешкой подумал, насколько быстро можно довести человека до полуобморочного состояния, а потом перевести почти в боевой режим, не прикладывая никаких физических усилий. — Вы-то кто еще такой?
— Меня послал сюда полковник Шишков, так что можете расслабиться и снять правую руку с кобуры, где покоится Ваш «Макаров», — снисходительно объяснил лейтенант, приподнимаясь на своем ложе и переходя в положение сидя.
На первый взгляд, которым Петр быстро стрельнул из стороны в сторону, он быстро определил, что они с подполковником находятся в какой-то одной из многочисленных пустых квартир не иначе как на северной стороне мертвого города. Вокруг были раскиданы обломки старой мебели, обрывки одежды и другой всяческий мусор, свойственный для подобных, давно обветшалых, квартир. Мягким и податливым оказался, бог знает как, сохранившийся советский диван, у изголовья которого было сложено снаряжение Дира и даже его рюкзак, оставленный в многоэтажке рядом со старым отделением милиции, где Петр навел-таки, свойственный только ему, порядок. Опустив глаза долу, Боровицкий с еще большим удивлением увидел на левой руке свежие слои бинта, покрывавшего плечо и явственно свидетельствовавшего, что оно было ранено пулей. Но, как не напрягал свою память спецназовец, вспомнить, где и как он получил данную царапину, так и не смог. Поэтому, взгляд, мутневший с каждой секундой, отправился в дальнейшее путешествие по истерзанному телу Дира. К сожалению, Петр был вынужден констатировать, что его бедный организм представлял собой один большой кровоподтек, апофеоз которого достигался на спине, которая никак не хотела начинать подчиняться старому хозяину, продолжая, после удара о бетонную стену, жить своей жизнью. Подняв, наконец, свой нерадостный взгляд опять на подполковника, Дир с немой болью старался сосредоточиться, потому что лекарство уже начинало со всей своей силой бить по мозгу, стараясь вывести его из-под власти сознания и отправить в сладостную отключку. Пытаясь этого избежать, Петр постарался восстановить у себя в уме всю последовательность вчерашнего дня, не забывая внести в свой стройный ряд догадок и личность своего «спасителя», если так можно выразиться. «И так, — прикрыв глаза и пережидая очередной приступ боли, начал выстраивать свою цепочку событий Дир, — по всей видимости, этот хмырь следил за милицейским бараком, а когда увидел меня, решил посмотреть, как все будет происходить. После моего исчезновения в открытых, точнее сбитых к чертям, дверях, он смог залезть в квартиру, из которой я появился для ребят из ОМОНа, взял мой рюкзак и, услышав взрыв в глубине здания, поспешил на выручку, наверное. А потом, этот, скажем так, определенно непохожий на атлета паренек смог допереть меня, сорокалетнего здорового мужика, на третий этаж какой-то хрущевки, которая находится определенно, ох, как не близко от центра основных событий! Сколько же сил у человека появляется, когда он оказывается в смертельной опасности! Тут целое поле непознанного для «яйцеголовых» ученых! Петр, себя к таковым не относивший, додумав всю свою логическую цепь до такого же логического конца, постарался получше рассмотреть севшего в темноте, на другом конце небольшой, когда-то уютной комнатки, Оскара свет Григорьевича. Если ФСБ-ешник думал, что мрак сможет скрыть его полностью от взгляда бойца ГРУ, то он сильно ошибался. К удивлению самого Дира, он смог рассмотреть своего спасителя до мельчайших деталей. Крепкий широкоплечий парень, лет 30—35, сидит свободно, видимо устал, но что-то в его осанке предостерегающе напоминает подсознанию спецназовца, что с этим человеком шутки плохи. Не для него, конечно. Сам Дир таких встречал и в Афганистане и в Чечне, как со своей стороны, так со стороны противника, но обычным солдатикам такие, подобные Оскару, люди, напоминали чуть ли не «Терминаторов» во плоти. Петр постарался прислушаться к себе, не спуская взгляда с Петровского, и вдруг до него дошло, что же так назойливо стучится к нему в голову, стараясь донести важную информацию. Подполковник его боится! Да-да, так и было! Боровицкий на уровне интуиции и шестого чувства, каждой частичкой своего разума улавливал те колебания сознания Оскара Григорьевича, которые отвечают не то, что за страх, а за полнейший ужас. Петру почему-то стало неловко. Спасший его человек, вдруг сидит сейчас и обливается потом, глядя на него, раненного и почти обессилевшего, не способного и мухи-то прибить, и поэтому, желая разрядить обстановку, Дир поднял обе руки вверх, показывая раскрытые ладони собеседнику в знак того, что его помыслы чисты: