Страница 3 из 25
Несмотря на все старания, Стьюи не мог поддерживать всю призамковую территорию в таком же порядке, как это делал добрый десяток садовников с армией помощников, но наиболее важные для меня участки оставались столь же ухоженными, как и раньше.
У меня уже давно выработался определенный маршрут прогулки. Сначала я шел к ровным рядам розовых кустов, которые так любила моя мать. Мне же розы совсем не нравились, они казались мне слишком изнеженными, искусственными, выхолощенными за века окультуривания. Их лепестки чересчур пышны и нарочито выдержаны в определенной цветовой гамме, их запах слишком рафинирован и сладок. Моя мать была такой же: изящной, совершенно беспомощной в житейских делах, пахнущей приторными розовыми духами.
Затем я шел к крошечной, на одного человека, беседке, увитой диким виноградом и какими-то мелкими беленькими цветочками, втискивался на единственную полукруглую скамью, отщипывал пару виноградин, съедал их, кривился от вкуса, говорил себе, что больше никогда их не буду пробовать, и отправлялся дальше.
Побродив еще немного по садовым дорожкам, я всегда останавливался возле роскошной стеклянной оранжереи, где росли орхидеи. Эти цветы были страстью моего отца, он выписывал и привозил их, откуда только мог, закупал специальные почвы - для каждого вида отдельно, удобрения, и даже установил сложную осветительную систему, основанную на зеркалах, для продления светового дня. Я не унаследовал столь же сильную любовь к орхидеям, чтобы продолжать увеличивать коллекцию или собственноручно ухаживать за ними, но мне нравилось наблюдать за ними.
В оранжерее росло несколько десятков видов орхидей, и все они были уникальны и неповторимы. Некоторые цветы росли прямо на стволах деревьев, специально посаженных для них, другие выглядели как кустарнички, третьи и вовсе как веревки, свисавшие с ветвей. Их цветы могли походить на крылья экзотических бабочек, на пчел, на элегантные кружева, а запахи варьировались от нежнейших, едва уловимых ароматов утренней росы и ванили до сочной вони протухшего мяса. Но были орхидеи, цветки которых я еще ни разу не видел. Отец говорил, что эти растения могут цвести раз в сто лет, поэтому нужно немного подождать. После этих слов он всегда смеялся.
Одна из таких орхидей как раз выкинула огромный бутон размером с мужской кулак, и сегодня я надеялся, что увижу распустившийся цветок и смогу оценить его аромат. Жаль, что отец уже не увидит его.
Подходя к оранжерее, я почувствовал, что что-то было не так. Дверь оранжереи была распахнута, хотя Стьюи отлично знал, что делать так строго запрещено. Я запрыгнул внутрь, закрыл осторожно дверь, обернулся и... Моя шерсть на загривке моментально вздыбилась, а верхняя губа непроизвольно вздернулась, обнажая разом удлинившиеся клыки. Купец, это мог быть только он, стоял возле изуродованного куста орхидеи со срезанным цветком в руках.
Я зарычал, медленно приближаясь к нему и готовясь к прыжку:
- Зачем? Это твоя благодарность, купец? Ты за этим пришел в мой дом?
Купец, увидев меня, побледнел, задрожал и упал на колени, выронив цветок. Я за мгновение оказался рядом с ним и уже готов был перегрызть ему горло.
- Господин прикажет бросить преступника в темницу, дабы допросить его по всем правилам? - сзади раздался спокойный, остужающий голос Рифи.
- Да, немедленно! - иначе я уже не смог бы удержаться от полной трансформации.
Крие выдвинулся из-за моей спины, скрутил руки купца за спиной и, поторапливая его легкими пинками, вывел из оранжереи. Рифи удалился вслед за ними.
Я метался вперед-назад по узкому проходу между растениями, сбивая хвостом нежные цветки и листья. Хвостом? У меня уже появился хвост? На сей раз изменения зашли слишком далеко, но эта мысль не успокоила меня, а наоборот, привела в полнейшее бешенство. Как этот жалкий купчишка посмел?! Не просто сорвать орхидею, а ограбить меня, своего благодетеля! Довести меня до такого состояния! Цветок мне было не жалко, меня бесил сам факт такого самоуправства, посягательства на мою собственность. Вот они - мелкие людишки: ни капли благодарности, достоинства, элементарного уважения, лишь бы ограбить, нажиться, урвать хоть чуть-чуть сверх того, что тебе дают.
Я уже не ходил, а кружился по оранжерее и рычал. Из губ вырывались не проклятья, а нечленораздельные клокотания. Я был на самой грани срыва, и спас меня, как всегда, Рифи. Он встал у входа и, не изменяя своему спокойному тону, сказал:
- Господин, купец помещен в камеру. Если пожелаете, можете его допросить.
Я гневно обернулся к нему. Он такой же неблагодарный человек, заслуживающий только смерти, он допустил кражу, он не уследил за купцом.
Рифи так же спокойно, не изменяя своему достоинству, опустился на колени и склонил голову:
- Господин, я виноват перед вами. Я не смог предотвратить кражу и готов принять любое наказание, какое вы изволите мне назначить.
Тут я опомнился. Вид коленопреклоненного старика, вырастившего меня, остудил меня лучше ведра ледяной воды. Я бросился к Рифи, осторожно помог ему подняться:
- Рифи, тут нет твоей вины. Если бы у тебя было больше подчиненных, тебе было бы легче справляться с этой громадиной. Да и со мной.
Дворецкий посмотрел прямо мне в глаза, чего обычно не допускал, и с достоинством ответил:
- Господин, если слуги не справляются со своей работой, они могут привести в свое оправдание множество причин и отговорок. Но их халатность все равно является последствием некачественной работы дворецкого.
Я улыбнулся: Рифи всегда останется Рифи.