Я чудовище

Как бы я медленно не двигался, я все равно успел заметить на лице девушки изумление и страх. Сердце сжалось от боли, и я сделал шаг назад. Но Белль вспорхнула, как голубая птичка, и прикоснулась к моей руке:

- Милорд!

Я замер, опасаясь спугнуть ее.

- Признаюсь вам, что после ваших слов ожидала увидеть некоторое уродство, например, шрам или горб. Многие мужчины любят интересничать и нагнетать обстановку. Вы же действительно чудовище.

Я дернулся, но ее пальцы сжались на моем запястье.

- Но вы очень симпатичное чудовище!

Заглянув в ее глаза, я не увидел ни страха, ни отвращения, только любопытство и даже восхищение.

- Вы не боитесь меня? Не причисляете меня к дьявольским творениям? - неуверенно спросил я, страшась услышать ответ.

- Милорд, как я уже сказала, о человеке судят не по внешности, а по поступкам. Нет, я вас не боюсь.

- Но мои поступки... ваш отец...

- Милорд, я не отказываюсь от своих слов, сказанных во время первого ужина. Вы - господин, имеющий право решать, как поступать с ворами, - ее взгляд был прям и уверен.

Я отступил на шаг, высвобождая руку. Я чувствовал, как внутри распускается туго сжатый ком из нервов. Самое страшное пройдено. После вчерашнего решения принять себя и жить в том виде, который есть, мне нужно было обязательно показаться кому-нибудь извне. Если бы Белль уже не жила в моем доме, я бы попытался встретиться с кем-нибудь другим, но какое счастье, что именно эта отважная девушка оказалась рядом.

Надо признаться, что в тот момент я больше гордился своей храбростью и мужеством, чем испытывал благодарность по отношению Белль. Все-таки я еще был слишком эгоистом.

 

Вернулись в замок мы вместе, чем изрядно удивили Рифи. Он как раз намеревался отправиться в близлежащие деревни, чтобы подобрать слуг. Стьюи уже запряг коляску и подогнал ее к воротам замка, широко улыбаясь во весь рот, видимо, узнал о цели поездки и был счастлив, что теперь сможет выполнять свою работу гораздо лучше, чем раньше. А мы с Белль отправились в библиотеку и стали разрабатывать наш новый распорядок дня. Поначалу я постоянно ловил на себе ее взгляд, словно она пыталась увязать в голове придуманный облик, фактический облик и мое поведение, но уже через полчаса меня перестали царапать эти беглые робкие вскидывания глаз.

У нас получился следующий график, которого мы придерживались в дальнейшем: до завтрака я выгуливаю своего коня, езжу в лес, после завтрака и до обеда приходит наемная прислуга, Белль раздает им указания и присматривает за выполнением работы, я в это время нахожусь в библиотеке и либо разгребаю дела поместья вместе с Рифи, либо читаю. После обеда все посторонние уходят, и мы с Белль можем вместе разбирать записи отца относительно орхидей или заниматься своими делами.

В таком режиме мы и жили. Вечерами мы гуляли по парку или сидели в гостиной, иногда Белль играла на клавесине, иногда вышивала что-то непонятное, мы читали друг другу книги вслух, обсуждали яркие моменты дня, планы по развитию хозяйства или предавались воспоминаниям. За эти несколько дней она стала мне ближе, чем кто-либо во всем мире. Никогда ранее в жизни я не испытывал такой общности духа с посторонним по сути человеком. Мать всегда была отстранена от меня, ей нужно было только, чтобы я опрятно выглядел и не шумел. Отец - это больше пример для подражания, некий идеал, с идеалом сложно дружить. Слуги - это все-таки слуги, как бы давно они не жили в семье. Умный человек и не позволит себе панибратствовать с господином, так как это всегда оборачивается плохо для обеих сторон. А с глупыми и сближаться не хочется.

Были у меня друзья, молодые господа из окрестных поместий, но сейчас я бы отнес их в категорию собутыльников, то есть с ними можно неплохо развлечься, покутить или посмеяться. Но мы никогда, как я понял только недавно, не разговаривали, а только перебрасывались смешными фразами, стараясь побольнее уколоть кого-нибудь из компании. Собственно, поэтому и разрыв с ними после смерти отца произошел практически мгновенно и безболезненно, стоило мне только проигнорировать пару приглашений.

С Белль все обстояло по-другому. Я задумывался, а не влюблен ли я, но я не ощущал ни жжения в груди, ни желания целовать ее следы, ни страсти. Только когда она входила в столовую, все озарялось светом. Я мог часами продумывать интересную тему для обсуждения с ней, а потом обнаружить в середине разговора, что нам не нужна какая-то надуманная тема для общения. Мы говорили обо всем: о поместье, о кулинарии, о моей странной трансформации и ее причинах, о способах подковки лошадей, о качестве работы наемных слуг, о том, вращается ли Солнце вокруг Земли или наоборот, о ее семье и сестрах, о торговле и особых уловках в ней. Мы рисовали карту ее путешествия из дома ко мне, совершали совместные верховые поездки, подбирали мне гардероб с учетом моего внешнего вида. Наверное, это было счастье, незамутненное лишними романтическими чувствами. Я даже боялся того, что совершу глупость и влюблюсь в нее. С ее стороны я не ощущал никакой опасности, так как прекрасно понимал, что в такого, как я, сложно влюбиться даже столь неординарной девушке.

Изменения коснулись всего моего дома. Расцвел и ожил сад с парком, Белль сумела совершить настоящее чудо, сохранив некую дикость, но при этом придав ему чистоту, аккуратность и причесанность. Само здание словно засверкало старинными гранями, достаточно было вымыть стекла и соскрести со стен старые поросли дикого винограда и птичий помет. Я даже не понимал, что конкретно делали невидимые для меня люди, я только видел конечную картину и не знал, за счет каких именно новых мазков она выглядит все лучше с каждым днем.

Рифи стал еще более важным и педантичным, по его словам, он был обязан показать всем деревенским, каким должен быть истинный слуга. Дворецкий успокоился, залоснился и посвежел, так как теперь он мог действительно руководить, а не самолично выполнять работу. В то же время он обучал меня азам хозяйствования. Мы с ним разбирали жалобы крестьян, письма от старост деревень, счета, списки получаемых продуктов и налогов, а также необходимых затрат с нашей стороны. Никогда бы раньше не подумал, что по жалобе, написанной полуграмотным крестьянином, можно судить о ситуации в деревне в целом, хотя все оказалось довольно очевидно. Если крестьянин пишет письма своему господину о соседской свинье, залезшей в огород, то голод явно местным не грозит, иначе бы такая мелочь его бы не заботила.