Я чудовище

Наши совместные ужины стали традицией. Девушка, я почему-то избегал даже в мыслях называть ее по имени, рассказывала о том, как она провела день, какие книги читала, какая погода была в саду сегодня и каких бабочек она видела. Словом, щебетала. И мне было... приятно вот так беседовать с равным человеком, ведь со слугами толком и не поговоришь, тем более, когда половина из них глухонемые. И никогда в разговорах мы не касались нескольких тем. Это орхидеи, моя внешность и привычки. Она вообще старалась меня ни о чем не спрашивать, видимо, ощущая нежелание говорить о себе.

Ее энергия выплескивалась не только на уборку дома и приготовление новых блюд, теперь зона ее деятельности распространилась и на внешнюю территорию. Уж не знаю, когда она находила время, но теперь вся территория до оранжереи была вычищена и ухожена. Даже заброшенный за недостатком слуг газон был тщательно прополот, все засохшие травинки были убраны, а чернеющие прогалины засажены свежей зеленью. Стьюи впервые за пару лет смог постричь его, что потрясло меня до глубины души. Кусты, обрамляющие дорогу к воротам, были жестоко обстрижены.

Когда рано утром я выходил из парадной двери, токаждый раз с изумлением разглядывал все улучшающийся вид. Так и чудилось, что вот-вот подъедет карета, запряженная шестеркой лошадей, из привратной выскочит лакей в парадной форме, изогнется почтительно, открывая дверку, и оттуда выплывет нарядная дама в пышных юбках, а дворецкий торжественно откроет дверь замка... Это было одновременно и сладко, и мучительно вспоминать.

В один из ужинов она упомянула о том, как жаль, что я не могу сопровождать ее во время прогулки в саду. Я обдумывал этот вариант несколько дней и нашел некий выход из этой ситуации.

- Если ваше желание насчет совместной прогулки не изменилось, то у меня есть предложение.

Я почти увидел, как она встрепенулась и подалась вперед:

- Милорд, я была бы очень счастлива.

- Хмм, значит, сейчас вы несчастны?

- Ну что вы, - она немного замялась и перевела тему, - так какое предложение?

- Завтра через полчаса после завтрака вы доходите до беседки, увитой виноградом, и садитесь на скамью. Я буду сзади. Только я настоятельно прошу вас не пытаться рассмотреть меня или делать какие-либо неосмотрительные вещи.

- Конечно, милорд. Как вы скажете, так и будет.

Впрочем, тут я в ней не сомневался. Несмотря на всю ее энергичность, девушка ни разу не пыталась нарушить ни один запрет или сделать что-то такое, что ей пока не разрешили. Синяя борода был бы крайне раздосадован, если бы она стала его женой, так как ей бы даже в голову не пришло лезть в ту злополучную каморку.

В первый раз я был очень осторожен. Сразу после завтрака я улизнул в сад, забрался на одно из деревьев за оранжереей и не отрывал взгляда от беседки. Ровно через полчаса показалась тоненькая фигурка в простом изящном платье. Я от неожиданности чуть не упал с дерева. Я помнил это платье, одно из домашних нарядов моей матери. Она не любила его, считая чересчур невзрачным, но мне оно тогда очень нравилось, так как в нем я мог обнять маму. Никаких фижм, кринолинов, только вышивка по краю и в районе декольте.

Если подумать, я впервые смог рассмотреть свою гостью. В прошлый раз я был слишком зверем, чтобы воспринимать ее как женщину. У нее оказалось открытое приятное лицо, светлые волосы, убранные назад и завязанные узлом, видимо, чтобы волосы не цеплялись за ветки, очень прямая осанка. Я вспомнил, что она одна проскакала несколько дней верхом на лошади, значит, физические нагрузки для нее привычны. Впрочем, белоручка бы и не справилась ни с замком, ни с садом.

Она спокойно вошла в беседку, скрывшись от моих глаз за плотными виноградными лозами. Я же осторожно прокрался поближе, чуть сдвинул листья так, чтобы видеть хотя бы ее затылок. Она сидела неподвижно, хотя и понимала, что я где-то рядом.

- Вы творите чудеса не только у меня в замке, но и в парке и в саду. Мне кажется, что вы способны справиться практически со всем, что попадет к вам в руки.

Она не вздрогнула, только чуть сильнее выпрямилась:

- Милорд, вы очень добры ко мне. Я, право, не ожидала, что по прибытии меня ждет столь любезный господин.

- Я вам не господин! А вы мне не слуга! - мгновенно разозлился я.

- Милорд, прошу меня простить. Я не совсем понимаю свое положение в замке, - последняя фраза могла бы прозвучать язвительно, но она произнесла ее несколько растерянно, опустив голову, словно стыдилась своей глупости.

Я задумался, по сути, она права. Она ехала сюда, рассчитывая спасти отца, заменив его жизнь своей. Ее же не только не повесили, но и разместили в гостевых комнатах, а потом забыли на несколько дней. Затем ей позволили делать все, что угодно в рамках дома и сада, при этом ни слова не говоря о казни или наказании. Впрочем, усмехнулся я, приводить в порядок заброшенное хозяйство - сомнительное удовольствие.

- Бэлль, - тихо сказал я, сам удивляясь тому, что назвал ее по имени, - вы ни в коем случае не являетесь служанкой или пленницей. Скорее, моей гостьей. Я надеюсь, вы все дни пребывания в замке не ожидали, что я велю вас повесить.

И только после того, как я произнес это вслух, я понял, что, скорее всего, она так и думала. Каждый день и каждую ночь она ожидала того, что в любой момент ее могут схватить и казнить. Но она умудрялась улыбаться, готовить блюда вместе с тетушкой Руфь, приводить в порядок дом вместе с Рифи, пропалывать огород вместе со Стьюи, разгребать библиотеку, ужинать со мной и ни единого раза не спросить о своей участи. Может, она боялась напомнить об этом, но я был уверен, что это было ее мужество, мужество жить дальше, строить планы, действовать, несмотря на то, что уже на следующий день ее могли повесить. Жить, невзирая на будущее, но планируя его.

Мне стало очень стыдно. Вот уже в течение нескольких лет я превращался в чудовище, в зверя, но в то же время я могу прожить человеком еще очень долго. Но сдался я практически сразу, закрылся от друзей, разогнал приятелей, слуг, и целыми днями жалел себя, выбирая способ умереть посимпатичнее и боясь применить его. Смог бы я так, как она, ринуться на смерть вместо своего отца или матери? Скорее всего, нет. Да еще бы и оправдывал себя тем, что, мол, они уже пожили, так что пусть погибнут, зато у них останусь я, их сын, продолжатель рода. Только вот какой же я продолжатель? Отчет очевиден: недостойный.