Тень ищет своё место

— Мы с Нельмарой как раз говорим об этом. Погоди, малая…

***

Скундара смотрел на приятеля, сосредоточенно уплетающего мясо, и не мог отделаться от неуютной раздвоенности. Вроде бы и забавно, смеху ради, приказать Стурши что-нибудь унизительно-нелепое. В очередной раз убедиться в своей власти над колдуном, который даже Великому Безымянному кланялся из уважения и приязни, а не с перепугу, как все остальные. Отныне и навсегда дерзкий Стурши — подвластная Скундаре, покорная Тень. Сила недопосвящённого очень пригодилась Скундаре в круге, где молодой мудрый, обмирая от страха, спел свою первую Великую песнь. Но спел же! Смог! Значит, дело того стоило! А справился бы он сам, без изуверского обряда? Теперь уже никогда не узнаешь, и это досадно. Ещё нет-нет, а подташнивает от тупого, не рассуждающего послушания Стурши. Кажется, лучше бы лихой дружок просто околел на алтаре, пополнив стаю бессловесных пещерных Теней. Вот зачем было призывать его обратно? Альдира… Да провались этот Альдира к щурам сам собой! Ничего он не заметит, а заметит — так молодого, неопытного соседа заподозрит в запретной ворожбе последним. Может, отвести Тень обратно и развоплотить? Вроде бы, для этого достаточно простого приказа…

Стурши резко вскинул голову, поймал взгляд мудрого, и ярко-синие глаза плеснули чернотой.

— Не изгоняй меня, о Повелитель, я тебе пригожусь! — кривая ухмылка-оскал, упрямый напор в голосе. Так похоже на прежнего, живого Стурши, и вопреки всем предостережениям, Скундару это радует. А Тень продолжает говорить. — Если ты раздумал убивать Альдиру до смерти — давай, не будем. Тебе же хватит, чтобы твой матёрый сосед просто на несколько дней застрял в круге? Следы развеются, и никто ничего про тебя не узнает. Правда?

— Я же приказал тебе всё забыть!

— Что забыть? — Стурши вскинул брови. — Забыть, что ты — мой хозяин и повелитель?

Скундара опешил от такой наглости зачарованного, но тут же взял себя в руки и быстро ответил:

— Нет! Обряд забыть!

Стурши рассмеялся, будто славной шутке.

— Я не помню никакого обряда и вспоминать не хочу. Я служу тебе всем, что у меня есть, о мой Повелитель. Я помню, что раньше было иначе, и не знаю, почему стало так. Но мне всё равно. Мне нравится, как сейчас. Так что же с Альдирой? Убивать? Не убивать? Чего ты хочешь?

Вопрос вопросов! Сундаре показалось, его мысли и желания засновали туда-сюда, будто кричавки над падалью. Но мудрого всё-таки учили собираться. Он подумал и велел почти уверено:

— Путь Альдира застрянет в круге… Да, пусть он там хорошенько застрянет. Пусть это случится поскорее. И пусть он догадается, что это устроил ты, Стурши, но не поймёт, что ты теперь — тень! Никто, кроме меня и тебя, не должен знать о твоей новой природе. Ты понял меня?

— Да, я буду хранить нашу тайну, о мудрый Скундара. Ну, что, я пошёл?

— Иди. Если что-то помешает тебе исполнить мой приказ, шли мне зов в любое время дня и ночи.

— Надеюсь, если понадобишься, ты будешь не в круге, — фыркнул Стурши, без спросу пряча в мешок недогрызенный кусок мяса. — До встречи, Скундара, Повелитель Теней… Вот же нас с тобою угораздило! Обхохочешься!

Стурши исчез, как умел, мгновенно, но смех его ещё метался эхом по тайному убежищу Скундары. Мудрый недовольно тряхнул головой и вытащил из поясного кармана жертвенный нож. Погрел в ладонях полулунное лезвие, провёл пальцем по острию и, как всегда, удивился, порезавшись. На вид, грубоватая поделка из чёрного сланца казалась безнадёжно тупой. Она и не резала ничего, кроме живой плоти, да не чьей попало, а лишь разумных: Скундара проверял. Ещё весной нашёл древний улу на речной отмели, зачем-то подобрал, таскал с собой, заботливо поил своей кровью, никому не показывал…

***

Наритьяра Младший, вернее, уже единственный, смотрел на звёзды из середины Ярмарочного круга. С тех пор, как он обрёл право и возможность выбирать, он всегда ходил за силой в одиночестве. Камни без «ключа» дают меньше и медленнее? Да, зато можно не остерегаться и не накручивать себя. Просто дойти до середины круга, рухнуть навзничь и перестать быть, а потом вдумчиво и неторопливо собрать себя заново. Это как превращение Летучей песни, только не для тела, а для рассудка и чувств. Младший выучился этому сам, от лютейшего страха перед учителем и Средним, от отчаяния и безнадёги, от смертельной усталости. Долго-долго стихии Голкья обращались с ним ласковее, чем двуногие.

До посвящения всё было иначе: тёплый родительский дом. И сейчас многое переменилось к лучшему, только он пока не привык… А стоит ли привыкать к хорошему, если за беззакония троих Наритьяр мудрые спросят с последнего выжившего? Пока стихии не успокоились, он нужен и жив. А потом — сразу суд. Может ли Совет его оправдать, или приговорит к изгнанию? От щемящей тоски раскрытые в небо глаза заплывают слезами. Холодно и больно, будто кристаллы льда прорастают сквозь сердце. По делам, последний из Наритьяр готов изгнать себя сам. Давно ли Кьяри из дома Занна с радостью и гордостью принимал служение? Боялся одного: что не выдержит испытаний. Желал хранить охотников своего клана и всех обитателей Голкья. Вместо этого Наритьяра Младший насильничал, убивал, живоедствовал, творил запретную ворожбу над теми, кого обязался хранить. А других хранителей, добросовестных, он подставлял под удары стихий, заманивал в ловушку Старшего, помогал Среднему приводить братьев и сестёр по служению к жуткой, беззаконной присяге. Он всё видел, понимал, участвовал. Очень хотел остановиться и остановить творимый ужас, но не смог. Не хватало сил, опыта, знаний — а главное, духу. Он трусливо, покорненько лёг под Среднего и ждал, хитрил, выгадывал. Дождался. Сделал так, чтобы мудрые смогли удержать Голкья на краю гибели. Удержали! Ещё шесть или семь песен, и «качели смерти» остановятся. Наритьяра мог бы протянуть дольше: не направлять, не согласовывать столь безупречно усилия поющих. Но он слишком устал, а кратчайший путь к цели — по лучу, как Солнце светит.