Страница 37 из 38
Перед глазами Роберта возникали и исчезали картины прожитой жизни. Первые прикосновения к рукам Маргариты - когда ничто в мире не может быть более важным, чем держать эти пальцы, озябшие, гладкие, как сулугуни из холодильника. Пряные вечера с будущей женой: красное вино в стройных бокалах почернело в полумраке подобно камню гранату, они чокаются, сидя под пледом, по телевизору фонит сериал. Рождение сына - акушерка выносит его зимой, дыша паром, на крыльцо родильного дома, замотанного, и протягивает Роберту - конфету в голубом фантике.
Первый класс. Букет астр заслоняет испуганное лицо мальчика. Новый год в садике у дочери. Белые колготки. Чешки. Картинки замелькали быстрее и быстрее - разлетевшиеся фотографии, подхваченные ветром. Роберт перестал успевать фокусировать взгляд на каждой. В дверь позвонили - должно быть, приехал агент. В коридоре прошелестели взволнованные шаги. Щелкнул замок. Роберт почувствовал, что он нестерпимо зябнет на том ветру, что уносил куда-то, точно опавшие листья, фотографии-воспоминания.
Агент вошел в комнату и разложил оборудование на прикроватном столике. Подключил к сети питание блока основной памяти и мозговой иглы.
Компания Смертинет предусмотрела возможность обслуживания клиентов на дому. Помереть в родных стенах в среднем обходилось на двадцать процентов дороже.
Агент извлёк из жесткой спортивной сумки металлический термос, открыл его и через воронку стал медленно заливать жидкий азот в резервуар охлаждающего элемента карты.
Сверхпроводящее состояние достигалось в два этапа: сначала систему остужали азотом, и только затем - гелием.
Нежный густой пар клубился над термосом и струей. Азот в воронке неистово кипел: шипел, клокотал, подпрыгивал точно нечто живое.
- Он очень холодный? - спросила жена.
- Попробуйте опустить палец.
- Но я же его сразу отморожу!
Агент вместо ответа смело погрузил палец в воронку. Вынул и показал изумленной женщине.
- Вот видите, ничего не произошло. Это потому, что азот вблизи теплого предмета очень интенсивно начинает испаряться и создается воздушная подушка между кожей и поверхностью жидкости. Ожога не случается.
Роберт уже не дышал, когда последние приготовления были окончены.
- Теперь я бы попросил вас всех выйти, - сказал агент, - опуская мозговую иглу в чехол, похожий на ножны, заполненный жидким гелием. - Зрелище не самое приятное.
Дети стояли в дверях растрепанные, бледные, босые. Никто из них не плакал.
Роберт летел сквозь тоннель, ощущая необыкновенную лёгкость. Далеко впереди маячил голубой свет. Нечто, чем теперь стал Роберт, развило такую фантастическую скорость, что в ушах пело. Если они вообще были... Уши...
Свет в конце тоннеля уносился всё дальше и дальше.
Тоннель слабо изгибался кверху наподобие лыжного трамплина.
Ускорение не вызывало совершенно никакого страха.
Внезапно всё остановилось, пространство обратилось чёрным крепким сухарем. Обрушился треск, хруст. Мир сжался в математическую точку.
Сухарь сломался пополам и вокруг просветлело.
Роберт очнулся на берегу моря. Важные чайки неторопливо прохаживались по пляжу, нисколько не боясь, и искали корм. Он сидел, опираясь на руки; крупные песчинки липли к ладоням, оставляя на них малюсенькие отпечатки-крапинки.
У обветшалого затянутого мхом пирса покачивались деревянные рыбацкие лодки. И никого. Ни одного человека.
Роберт разминал песок в горсти, наслаждаясь его текстурой, гладил гальку, вдыхал сладковатый затхлый запах водорослей. Ещё никогда мир не казался ему настолько ярким, объемным, настоящим.
Он помнил, где видел пляж, сейчас явившийся ему из небытия, но это не имело значения. Теперь пляж был его.
Или?
Роберт принялся всматриваться вдаль. Ему показалось, что он заметил на горизонте силуэт идущей женщины. В легком красном платье, перехваченном на талии кушаком. Она приближалась. Ступала по одной линии, неся изящную чашу зрелых бедер. Свободная юбка как пламя полоскалась на ветру.
- Здравствуй, Роберт, - сказала Евдокия, - наконец ты пришел.
Она стояла перед ним такая, какой он её запомнил в шестнадцать: загорелая, хрупкая. В руках у неё было яблоко.
- Держи, - Евдокия протянула ему плод.
- Зачем? Я только что умер. Мертвым не нужна еда.
- Просто так. Возьми, оно вкусное.
Роберт послушался: едва зубы надорвали тугую глянцевую кожицу, и в рот ему брызнул сладкий прохладный сок, он понял: вкуснее этого яблока он ничего ещё не пробовал.
- Ну как? В смертинете все ощущения сильнее. Привыкай!
- Но ведь это всё - иллюзия? Этого всего - нет?
- Ты уверен?
Евдокия склонилась, зачерпнула горсть песка и принялась пересыпать его в раскрытую ладонь Роберта. Солнечный свет золотым лезвием вспорол облака. Волна, ударившись об камень, разбилась, окропив робертову брючину и евдокиин красный подол.
- Нет ничего более настоящего, чем ты сам.
Стряхнув песок с ладоней, она взяла его за руку и повела вдоль пляжа.
Кричали чайки. Контуры облаков блистали, как тиснение на открытке.
Внезапно пространство на пути идущих деформировалось, надулось пузырем, прогнулось, зарябило, словно поверхность жидкости - там, где секунду назад был песок, возникла живописная роща.
Роберт тотчас узнал её. Дживанна! Он мог гулять здесь и с завязанными глазами. Вглубь по извилистой тропинке, еле видной среди кореньев и трав, мимо большой ели, сквозь кусты лещины - зелёные орешки на них сейчас - детские головки в панамах...
В центре поляны - большое старое дерево. То самое. Со складчатой, пористой корой... Роберт не помнил себя от восторга: некогда нарисованный на бумаге мир обрел плоть! Цветы пахли, жужжали шмели, порхали пестрые лесные бабочки, земля дышала, кора деревьев была сухая, шершавая на ощупь - Роберт ходил и трогал деревья, всё ещё не веря.
В плотном теплом воздухе повисло предчувствие дождя.
Евдокия сорвала дикий мак и заложила за ухо. Ало-желтый цветок смотрелся бесподобно в её каштановых волосах.