Страница 3 из 61
Впрочем, Сотовкину помогло это мало. После армии связи, возникшие между сослуживцами, начали постепенно рушиться. Сыч уехал жить в соседнюю Нижегородскую область, Каваев безвылазно сидел дома – до работы на почте Максу было затруднительно найти его дом, так как все дома на Тополевой были одинаковые, - Букарев все время шлялся где-то в центре, что-то там искал, куда-то устроился работать, снял квартиру в центре на Верхней Поляне и пропал из виду, Ахмелюк расстался с девушкой и вообще перестал выходить из дома. Ну, а Сотовкин…
С Сотовкиным все было понятно. Все больше и больше таких людей с каждым годом, которым «ничего не надо». На самом деле, Сотовкину было надо. Природная стеснительность и холодность не давали развернуться, а ошибки уже были, и были большие. В любом случае, Сотовкин не был авторитетом среди сверстников и не имел популярности среди девушек. Со временем Макс стал замечать, что все это ему вроде бы как и действительно не нужно, зачем? – если вокруг столько всего интересного!
Сероводская негосударственная газета «Луч» выходила по пятницам. Двенадцатистраничный еженедельник содержал статьи местных журналистов по злободневным и не очень поводам, немного объявлений, немного творчества местных творцов. В любом случае он был гораздо интереснее, чем газета официальная, районная – та выходила по средам, имела в себе программу передач, разную официальщину, объявления и прочую бытовуху. Но популярностью, в отличие от нее, не пользовалась. Легкими рабочими днями у Сотовкина были вторник, четверг и суббота. Тяжелыми – среда и пятница. Набив сумку «Лучом» - на участке его выписывали в количестве семидесяти девяти штук, против сто пятьдесят девяти экземпляров районной газеты – и прочей актуальной корреспонденцией, Сотовкин побрел по сырым улицам, засыпанным снежной кашей, пережевывая в голове полученную пять минут назад сложную задачу. Гулким эхом отдавались в ушах слова «Она дома. Зайдешь и вручишь, потому что сама она за письмом не придет. Нечего тут трястись, она не кусается и вообще очень милая девушка». Хорошо, что третья по значимости улица Кувецкого Поля – Рыбацкая – еще далеко, в конце участка, по ней предстояло возвращаться… Точнее, как, по ней – она связывала с миром маленькие подгорные улицы, вроде Теплой, Мартовской или Электрификации.
Вообще, он не любил вручать заказные как таковые, а в особенности – «милым молодым девушкам». Потому что «милые молодые девушки» ему, как правило, просто не открывали по понятным причинам, а если открывали – где-то внутри начинало шевелиться непонятное тоскливое чувство, оставлявшее после себя горький осадок, что это вообще было, он и сам не мог себе объяснить, но факт один – подобных ситуаций Макс избегал как чуму.
И еще неприятнее было то, что одна такая возмущенная жительница Рыбацкой позвонила на почту и попросила наставить почтаря на путь истинный: она же все время дома, а он так и шастает мимо, бросив извещение в ящик, хотя мог бы вручить письмо: куда это годится? Получив задание и небольшую словесную выволочку, ленивый почтальон, кляня все на свете, отправился в доставку.
Сотовкин бормотал про себя адреса и фамилии подписчиков, так как подписывать каждый экземпляр газеты ему в этот день как-то стало лень. «Черников – Выездная, 48… Терновский – Выездная, 42… Глухов – Выездная, 40, квартира 2…». Помимо «Луча», в сумке ждали своего часа почти сорок заказных и примерно вдвое больше простых писем, две простые бандероли, десятка два извещений, журналы – один для автомобилистов, один для молодых родителей и еще один для рыбаков, - и, кажется, все. И это проклятое письмо на Рыбацкую, двадцать девять – совсем недалеко от дома.
Нет, ну можно было бы, конечно, сказать, что этой вашей Камелиной Ю.В. просто не было дома... если бы она не позвонила на почту со скандалом. Можно сказать, что перепутал ее с Камелиной И. Р. с Ивового переулка, 29. (Хотя хрен редьки не слаще: кто такая Камелина И.Р., знали слишком многие, эта И.Р. пела в Доме культуры и наверняка была тайной мечтой десятков таких же невостребованных понурых тел, как Сотовкин. Хотя он, Макс, о ней и не думал). Наконец, есть еще мужик по фамилии Камелин, тоже на Рыбацкой, 60, квартира 2. Но тому вообще в жизни ничего не ходило, кроме платежек за электричество. Второй вариант после минутного размышления отпал: Сотовкин начисто забыл, что перекидывал письма для этой самой И.Р. почтальону, ходившему в дом культуры, а еще этот почтальон вроде бы как с ней, это самое, встречался. Повезло чуваку, чего ж. Хотя куда Сотовкину до него – этот самый почтальон тоже в городе не последний человек: пишет в «Луч», еще что-то там мутит, и зачем ему вообще сдалась эта почта – непонятно. Для души, что ли?
Автомобили шелестели шинами по Луговой, разбрызгивая бурую жижу из растаявшего снега, песка и дорожной пыли, обрызгивали высившиеся вдоль дороги сугробы. Понуро скрючились чахлые американские клены вдоль тротуара. Луговая – улица, жители которой хронически страдали неимением почтовых ящиков, а те, у кого они были, умудрялись привести их в такое состояние и повесить так, что спокойный как питон Сотовкин готов был разнести их заборы кувалдой в щепки. Так… Луговая, тридцать восемь: заказное. Не было дома – так вон и замок на двери висит, а значит, идите лесом, нет дома адресата, значит, нет дома, а я его искать по всему земному шару не обязан, мне за это не платят. Извещение оторвано и воткнуто в щель между калиткой и косяком. Луговая, тридцать четыре, квартира три: никто не живет и вообще дом этот расселен года три назад…