Подглядывающая

Шампанское тихонько шумит в голове.

Вынимаю из прически шпильки и невидимки, снимаю парик – и вешаю его на ширму так, чтобы фотограф понял: процесс пошел. Молниеносным движением достаю из сумочки телефон.

Набираю сообщение: «Я ухожу!»

Ответ приходит через несколько секунд.

«Два часа! Любой ценой!»

«Нет!»

«Жизнь или смерть».

Чертыхаюсь про себя и прячу телефон. Эй, конечно, блефует. Не могу представить ситуацию, при которой мое присутствие здесь стало бы вопросом его жизни или смерти.

– Раздевайся, – приказывает фотограф.

У меня мутнеет перед глазами. Смотрю на свою руку: я так сильно зажала шпильку, что она вот-вот проткнет кожу. Но это почти оружие, я могу защищаться.

 Я вздрагиваю, когда внезапно на ширму обрушивается черный кожаный плащ. А на него – нижнее белье рубинового цвета и чулки с подвязками.

– Одевайся – и на подиум.

Смотрю то на сумочку, в которой спрятан телефон, то на белье. То на сумочку, то на белье.

Возможно, Эй блефует. А если нет? Если то, что он делает, – действительно вопрос жизни или смерти?

Осталось сорок минут.

Потом я вычеркну его из своей жизни.

Больше никаких заброшенных строек – и никаких поводов, чтобы снова оказаться ему должной.

– Свет готов! Камера тоже, – доносится из глубины студии.

Ледяными пальцами стягиваю с себя колготки.

Отрываю этикетки от белья. Застегиваю плащ на все пуговицы. Прячу шпильку в карман плаща. Выхожу из-за ширмы.

Фотограф сканирует меня взглядом – от макушки до пяток. И закрывает дверь студии на ключ.

На ватных ногах становлюсь в центр подиума. Щурюсь от света лампы, который бьет в глаза.

– Расстегни верхнюю пуговицу.

Я медлю.

Тогда он подходит ко мне – так близко, что я невольно опускаю голову. Упираюсь взглядом в объектив фотоаппарата, висящего у него на шее.

Несколько секунд Юрий стоит, не двигаясь, и я могу только догадываться, что у него на уме. Потом он спокойным, четким движением прячет волосы мне под плащ. Немного его встряхивает, чуть взъерошивает мою прическу. Рывком расслабляет пояс на плаще, расстегивает верхнюю пуговицу, еще одну. Я невольно прикрываюсь руками.

– Отлично! Руки не убирай.

Стропилов приподнимает мне подбородок так, что у меня не остается другого выхода, как встретиться с фотографом взглядом. От этого пересечения взглядов – волнительно и страшно. Страшно больше.

Наконец, Стропилов отходит на несколько шагов.

Щелчки затвора.

– Смотри на меня.

Я смотрю, но толком не вижу его – от волнения картинка перед глазами нечеткая.

– Прихвати пальцами ворот плаща. Смотри на меня!

Фотоаппарат щелкает и щелкает.

– Выставь колено, – просит Юрий, и я слышу: его голос изменился, стал тише, в него вплелась хрипотца. – Вот так. Хорошо! Умница!

Щелчки затвора.

– Теперь сними плащ.

Я сглатываю ком в горле.

Расстегиваю еще одну пуговицу. Едва могу себя заставить это сделать. Сколько мне осталось времени? Десять минут? Двадцать?..

Под плащом у меня – только белье.

Пальцы не слушаются.

Юрий снова подходит ко мне. Расстегивает пуговицу за пуговицей, постепенно, через равный промежуток времени. Одним движением стягивает с меня плащ – и вот я перед ним. В белье – но словно обнаженная.

Он отходит на пару шагов. Я не могу заставить себя поднять голову. Не могу встретиться с ним взглядом – я знаю, что увижу.

Юрий притягателен. Особенно сейчас, когда он увлечен работой – и когда я так остро чувствую, что его влечет ко мне.

– Смотри на меня!

Я с усилием воли поднимаю на него взгляд.

– Оближи губы.

Я подчиняюсь.

– Опусти шлейку лифчика.

Ткань ласково, невесомо скользит по коже.

Теперь мне легко представить, что произойдет дальше.

– Садись в кресло.

Глубокое кресло обтянуто черной атласной тканью. Я почти чувствую обжигающее прикосновение этой прохладой ткани. И прикосновения мужских рук – настойчивые, грубые. И чувственный поцелуй незнакомых губ. Чувствую, как размываются границы…