Страница 134 из 147
Божена вскрикнула. «Это еще не все» - голос Джей-Кью слегка подтолкнул ее к главному. Она взяла камень в руки, и тотчас невидимые силы раскинули перед ней городскую площадь, величавый дом, больше похожий на особняк, и вперед, как если бы ловкий оператор вел свою камеру стремительно и точно вглубь повествования, каталки, врачи в забавных шапочках, просторная зала, - кафель, белизна, холод металла под коленками, разведенные колени, - властный крик: «Тужтесь…», боль внизу живота и почти сразу, - спазм еще не прошел, - тяжесть маленького тела на груди, едва различимый гулеж, не крик отчаяния и страха, а тихое воркование, издалека женский голос: «Смотрите, он улыбается…».
Но оператор торопит череду событий, родильный зал сменяется летним гулом города. Двор, где Божена жила с детства, старенькие качели с облупившейся краской, белоголовый мальчик лет 5 – фарфоровая кожа, васильковые глаза, маленькие руки, но в них такая сила, будто этот ребенок хочет больше, чем просто не упасть. Он поднимает взгляд, и Божена понимает: он смотрит на нее, нет, в нее, так глубоко, куда даже она не заглядывала. Он смотрит так, словно хочет увидеть в ней самое начало. Трение ветра о пространство создает странный шум, сквозь который она слышит короткое слово: «мама». Она смотрит на малыша, его губы сомкнуты, но кодовое слово звучит все отчетливее, а шум ветра затихает…
И тут же следующее видение. Высокий юноша с лицом мима, только без грима. Он легко складывает оригами из бумаги, очень сложные и красивые, решает головоломки с такой стремительностью, что все дивятся, с ленцой гения играет в шахматы, знаменитую загадку Энштейна он разгадал за пятнадцать минут в 10-летнем возрасте. Его завораживают цифры, он страстный поклонник алгебры, геометрии и астрономии. В школе у него прозвище Звездочет.
Божена смотрит на его лунное лицо, на котором глаза - как два сине-огненных всполоха. Его улыбка отсылает ее к человеку, которого она любила и не знала. И это не женская слабость или уловка, - память забывает то, чего страшится, - Божена пытается понять – можно ли разделить неразделимое. Что определяет суть – тело или душа, и кто – в чьем подчинении.
Если бы Иван Бездомный поспорил с Воландом сегодня, Воланд бы несомненно проиграл, - нынешние компьютерные технологии уже давным-давно переплюнули всю нечистую силу по мощи. Но в таком случае, возможна ли любовь Мастера и Маргариты, если Дьявол – на пенсии в силу своей некомпетентности, странная квартира №50 затерялась среди миллиона таких дурных квартир, существующих ныне, а осетрина второй свежести давно перестала быть иносказанием, потому как иной свежести нынче не бывает.
Божена вспомнила роман Булгакова не по причине присутствия в нем чертовщины или, если выразиться конкретнее, - пикантного чудодействия. Ей показалось, что аромат тех желтых цветов, что несла в руках Маргарита Николаевна, наконец, настиг ее. Она враз расслабилась и закрыла глаза, словно отодвигая от себя все, что было ранее. Отпустила все, что мучило и не давало жить – обещания, что не смогла сдержать, обиды, гнев, тоску по несбывшемуся, сожаление, ожидания. Все потеряло вес и смысл. Даже любовь к человеку, которого звала земным именем Ян, вдруг превратилась в нечто эфимерное. Ее охватило чувство удовлетворения, но не парадное ликование, кипение крови, пульсирование азарта в виске, нет – это было очень умиротворяющее чувство. Так, словно неожиданно самый неприметный ключ в огромной связке совпал с прорезью замка. И теперь она знала – нужно лишь одно крохотное усилие, поворот, движение пальцами – чтобы свершилось главное.
Все исчезло. Она это знала. Еще не открыв глаза. Город-гармония, подземная комната, три сундука, кто-то родной в конце коридора, берег, полосатый шезлонг, любовь ее детства, соленые брызги и крохотный камушек с темно-голубыми венами. Время воспоминаний ушло. Утекло, минуло.
Божена чувствовала вокруг себя новое пространство – в нем тоже было место ветру, - просторное, если не сказать беспредельное. «Открой глаза». Она открыла глаза. Поняла, что стоит на высокой каменной террасе, выполненной в греческом стиле с колоннами-подпорками по краю. Казалось, терраса парила в воздухе. На всем протяжении горизонта не было видно очертаний земли. Собственно говоря, она здесь не предполагалась. Это была территория неба.
- Я редко сюда прихожу, - Божена обернулась, голос Миражника изменился, в юношескую нежность вплелась мужская основательнось. Джей-Кью сменил одежду – теперь на нем был идеального кроя костюм, цвета топленого молока. «Кто меня увидит, никогда не сможет забыть, даже если ему покажется, что чувства прошли, даже если придет уверенность, что чаша полна до краев, я найду место в вашем сердце, если же вы скажете, что устали, я стану вашим обновлением…». Эти слова не исходили из его губ, они были сомкнуты, но Божена отчетливо их слышала. Она не могла отвести взгляд от этого юноши, который вдруг прямо на глазах стал меняться, - будто мастер компьютерной графики микшерным рычагом замещал одно лицо другим.
И вот уже Ян Бжиневски, такой, каким она его узнала в Париже, такой, каким она увидела его в весеннем парке, когда он кормил голубей, и, наконец, такой, каким она его запомнила – стоял перед ней. Воздух был прозрачен необыкновенно, даже молекул пространства и времени не было заметно. Внутри Божены был этот же необыкновенно чистый воздух. Он наполнял ее, как воздушный шарик, из которого минутой ранее выпустили старый, грязный, отработанный кислород. Так наполняется новым смыслом жизнь человека, который потерял все. Не скинув балласт, нельзя подняться на воздушном шаре в небо. Не отстыковавшись от корабля, орбитальная станция не может отправиться в Космос. Путешествие по Интерриуму произвело в Божене генеральную уборку.