Страница 7 из 10
А Медведя так и подмывает высказаться.
— Эй, Сорока! И не смотрел я в дупло, а вот знаю, что там спрятано.
— Че-че-что?
— Косточку куница про запас отложила.
А Сорока, известно, приврать любит.
— Эх ты, — «я знаю»! Лекарство там…
— Какое?
— Глазное.
— Зачем?
— Чтобы на земле и под землей все насквозь видеть.
— Ну-у? Давай украдем.
Вильнула Сорока хвостом и улетела.
А Медведь и говорит себе:
«Слазаю, не поленюсь. Если правду настрекотала Сорока, ни барсук, ни сурок, ни суслик — никто от меня не упрячется. Всех отыщу и всех съем».
Докарабкался Медведь до дупла, примостился на сук поудобнее, сунул лапу в дупло — даже присел от радости. О, и впрямь что-то есть!
Сучок вдруг — хрусть! — треснул. А Медведь — ш-шух! — оборвался.
Грохнулся оземь — по лесу раздалось. Попробовал встать — спину не разогнуть. Потирает поясницу, покряхтывает.
«Ох-о-хох! Ну и сучок, пропади он пропадом! Лет десять торчал — не ломался, а тут — на тебе… Хорошо, хоть лекарство схватить успел…»
Глянул — и обомлел. Не бутылочка с лекарством, а в лапе всего-навсего беличья ножка.
«Ах, болтунья ты белобокая! Кто был прав? Ну, попадись ты мне! Лживый язык напрочь вырву!»
Поругался еще Медведь, потер поясницу, побрел дальше. Видит, Еж на полянке кружится. Там лапкой поскребет, тут ко рту поднесет, пожует что-то, прислушается.
— Иглыч, а Иглыч! А я знаю, что ты делаешь. Издали догадываюсь. Следы путаешь, правда?
— Не совсем. Не от кого, Потапыч. Науке учусь.
— Какой?
— Лесной.
— Зачем?
— Чтобы мяса поесть и в капкан не залезть.
— Ну-у? А как?
— Видишь бугорочки? Там мяса кусочки.
— Врешь!
— Да. Только вдруг не взять, надо грамоту знать.
— Чепуха, Иглыч! Век ничему не учился, а гляди…
Медведь за бугорок — хвать! — а капкан лапу — цап! Рявкнул Медведь, дернул, что было силы. Лапу-то вырвал, а палец оставил. Кровь льет.
— Ах ты, колючка паршивая! — напустился Медведь на Ежа. — Наука! Я тебе покажу науку! Щелкну вот раз — мокрое место останется.
И вдруг застыдился. Такой большой, а с таким маленьким связался. Повернулся и захромал дальше.
Солнце уже с полудня свернуло. Жара — дохнуть нечем. Лес точно вымер. Лишь кум с кумой — Журавль с Лисой — сидят под березкой в тени и вспоминают, как они друг друга угощали: Лиса Журавля — манной кашкой с тарелки, а Журавль Лису — окрошкой из кувшина, — вспоминают и оба хохочут на весь лес.
Хотел Медведь мимо пройти — не терпится себя показать.
— Кум с кумой, Журавль с Лисой, а я знаю, что каждый из вас сейчас думает.
— Интересно. Что же?
— Лиса думает, что она хитрее, а Журавль думает, что он. А никто и не догадывается, что умнее-то всех теперь — я.
— Правда? Вот не слыхали. А чем ты докажешь?
— Да хоть бы тем, что мысли любые отгадываю.
— Угадай, о чем я думаю? — спросила Лиса.
— О курятине!
— А вот и нет! Думаешь, если Лиса, так у нее голове лишь курятина? Мысли мои куда тоньше!
— Какие же?
— А я вот подумала: кто на хитрости горазд — тому не пропасть. Правда, Журавль Журавлич? — подмигнула Лиса Журавлю.
— Несомненная!
— Ну-у? А я вот не верю, — сказал Медведь. — Как ты докажешь, Лиса?
— Проще простого. Вон на той полянке, вон под тем кустом, зверь нору роет. Вкусный-превкусный, хитрый-прехитрый. Никто его не поймает. Но не будь я Лиса, если завтра его не перехитрю и жаркое из него не приготовлю.
У Медведя слюнки потекли.
— А попробовать дашь? Хоть кусочек?..
— Как, Журавль Журавлич, — подмигнула Лиса опять, — дадим?
— Можно.
— Хорошо, — сказала Лиса, — приходи завтра на это же место. Так и быть.
Подхватила Лиса Журавля под крылышко, и зашагали они по просеке.
А Медведь думает:
«Раз я умнее, значит, я и хитрее. Возьму вот и опережу их. Зверь-то совсем в землю зарылся, один хвост снаружи. И охнуть не успеет, как лапой накрою».
Подкрался Медведь — хвать зверя за хвост — и отшатнулся назад метров на десять. Мотает башкой, качается, чихает, не прочихается.
«А-а-ап-чхи! ап-чхи! Вот и верь разговорам — Лиса умная, Лиса хитрая. Ишь, выдумала — из Хорька жаркое. Ффу! Воняет, — не продохнешь! Ах… ах… ап-чхи! ап-чхи!».
Начихался Медведь вдоволь, захотелось ему на деревню сходить, телятинкой разжиться. Выбрался из лесу — смеркаться стало. Видит: невдалеке, на кургане, два козла бодаются. Разбегутся, треснутся лбами — вечером эхо выстрелом катится.
И тут не утерпел Медведь.
Взобрался на курган, к козлам обращается:
— Козлы, а Козлы, а я знаю, почему вы бодаетесь.
— Правда? А ну расскажи.
— Надоело одному из вас жить, а умирать простой смертью не хочется. Вот и упросил один другого живьем проглотить.
— Точно! Как в воду глядел, — говорит один из Козлов. — Это я самый и есть. Только рот у него малюсенький. Как далеко ни разбегусь — никак не попаду.
— Дай-ка я попробую. Мой-то пошире будет.
Встал Медведь, пасть до ушей растянул, с рожками и ножками глотать изготовился.
Разбежался Козел, да просчитался, знать, в сумерках: вместо рта прямо в лоб угодил Медведю. И с такой силищей, что покатился Медведь кувырком вниз по склону. Минут пять как колода отлеживался.
А Козел сверху кричит:
— Эй, ты, дядя! Не попробовать ли еще раз?
Медведь язык прикусил, слова не выговорит.
— Х-хватит… П-по-по горло с-сыт…
Почесал Медведь шишку на лбу, почесал — и поплелся на деревню. Стал через наш плетень пролезать — о колючую проволоку ухо порвал. Рассердился — и разметал все по жердочке. Хотел уже в сарай ломиться, да разговор на беду услышал.
— Ну, как — сладка? — спрашивает Пустобрех Мурлыку.
— Ух, и сладка! Язык проглотишь! Только оставил ты мне мало. У самого, небось, живот как барабан раздулся.
Как ни крепился Медведь, не терпится — смерть!
— Кот, а Кот, а я знаю, о чем вы: сметаны горшок украли и съели.
— Совсем и не воровали, а взяли. И не съели — вылизали.
— Зачем?
— Чтобы смотреться в него можно было.
— Зачем смотреться-то?
— Чтобы знать, какой ты красивый есть.
— А я — красивый?
— Иди поглядись.
— А где?
— В погребе. Там три горшка кряду, в любой глядись.
Залез Медведь в погреб; темь — хоть глаз выколи, ничего не видно. Авось, в горшке посветлее. Нащупал горшок, всунул башку — того хуже. Хотел вынуть, а горшок ухватился за шею краями — не пускает. И так Медведь, и этак Медведь крутится — висит горшок, не шевелится. И слышит он — Мурлыка мяукает:
— Зови, Пустобрех, собак побыстрее, а я его подержу. Пусть дед Матвей увидит, кто сметану у него ворует.
Да — прыг! — на Медведя сверху, когти в шубу запустил.
— Ага, толстопятый, попа-ался! Попомню тебе, как мышонка отнял прошлым летом. Попомню!
Да когтями его, когтями.
Мотнул Медведь башкой — да о бочку с капустой. Разлетелся горшок, рассыпался.
Вымахнул Медведь одним духом на двор и угодил прямо в зубы собакам.
И то ли они ему трепку задали, то ли ему самому от всезнайства тошно стало, — только забежал он за тридевять земель, за тридевять полей — и с тех пор в Гореловский лес глаз не кажет.
Лисья примета
где Николка? — шумно вбежал на кухню Костя.
— Он теперь, милок, поди, к Белозеркам подходит, — сказала бабушка Василиса.
— Ушел?! Вот здорово! Вместе читать будем. — Но в это время в избу вошел Николка.
— Уже вернулся?
— Не ходил, — угрюмо ответил он.