Страница 4 из 28
Через несколько часов наловили столько, что ведро стало почти полным. Вот тут и азарт пошёл на убыль, да и клёв стих. Близился полдень, солнце добросовестно палило на всю округу. Комары от прямых лучей светила попрятались. Владимир Григорьевич сел возле ведра и принялся потрошить рыбу, а Николай всё рыбачил, но уже просто так, не для клёва. Уж очень не хотелось двигаться.
Вдруг откуда-то появились бабочки – целая стая. Размахивая апельсинового цвета крыльями, они сели на удочку Николая. А затем и на него самого. Те, что были у лица, принялись слизывать с него пот, забавно щекоча своими усиками и нежными крыльями. Николай, боясь спугнуть их, старался не шевелиться. Он нечто подобное себе даже представить не мог. А бабочки всё не улетали. Более того, когда отец предложил ему подняться со своего места, а потом вернуться, они опять уселись на его длинную телескопическую удочку и на него самого.
– Пап, такое бывает, наверное, только в раю, – Николай давно не испытывал такого душевного подъёма, такой детской радости.
– Ох, Николя, в этой жизни есть всё: и рай, и ад. Наверное, чтобы мы научились сравнивать и понимать. А ещё беречь. Смотри, какая необыкновенная красота тебя посетила, одарила своим вниманием и даже заботой, это бабочки перламутровки, – сообщил он.
– Вот где истинное богатство чувств, вот где палитра настоящего художника – природы. Да-а-а, папа, я счастлив, – отозвался Николай. Он прошёл вдоль берега реки, которая переливалась миллионами искр на полуденном солнце, неспешно двигалась в своём русле, время от времени тревожа волнами листья кувшинок. Обернулся. – Пап, пожалуй, я искупаюсь, – крикнул, раздеваясь. Вбежал в воду, нырнул. В следующий момент голова его показалась уже почти на середине реки.
Владимир Григорьевич поднялся со своего места, поправил козырек бейсболки, полюбовался картиной, как сын красиво и ловко рассекает речную гладь, как доплыл до противоположного берега, затем повернул обратно, лёг на воду.
– Пап, хорошо-то как! – раздался его голос, он фыркнул, нырнул, подплыл к берегу.
– Не то слово, сынок, – согласился Владимир Григорьевич.
– Не хочешь ко мне присоединиться? – предложил он, всё ещё пребывая в воде.
– Наперегонки? – тот стал раздеваться. – Как раньше?
После того, как Николай намеренно уступил победу отцу, чуть-чуть отстав от него, оба довольные и слегка запыхавшиеся вышли на берег.
Оказалось, что отец, как заправский рыбак, всё подготовил на славу, взяв в поход не только хорошо заваренный благоухающий травами чай, но и приличный шмат сала с тонкой розовой прослойкой, чёрный с тмином хлеб, перья сорванного утром зелёного лука, по паре картофелин в мундире, чуть сморщенных, но вкусных. А ещё с десяток огурцов – маленьких складных, с пупырчатыми боками, таких по-летнему ароматных.
– Ого, даже это? – Николай увидел, как отец достаёт из рюкзака маленькую бутылочку водки.
– Мы понемножку, – отец подмигнул, разлил спиртное по стаканчикам.
– Скажу тост, пап: хочу выпить за всю нашу семью, за то, что мы теперь все вместе и нас так много. За тебя особенно! – сказал Николай.
– Почему за меня особенно? – искренне удивился Владимир Григорьевич.
– Потому что ты как глава рода сумел собрать нас всех, объединить. Да ещё в таком прекрасном доме – нашем родовом гнезде. Понятие семья не просто слово, а наша жизнь. Её уклад. За тебя, папа!
– Спасибо, сынок, – он усмехнулся. – Не думал, что к старости стану таким сентиментальным. Спасибо! – хлопнул сына по плечу. – Будем здоровы!
До конца этого дня Николай так и не решился рассказать отцу о том, что обнаружил на выставке в одном из павильонов столицы.
Глава 5
Василиса проснулась сразу, как только подъехали к Беляниново, сначала хлопала слипшимися от сна ресничками, потом сказала «мама», но плакать не стала, а с любопытством принялась смотреть в окно. Вика вышла из машины первой, взяла дочь за руку и повела в дом, Вадим тем временем поставил машину в гараж, подхватил вещи, внёс их в дом и тут же вышел наружу. Постоял на крыльце, окинул взглядом округу.
Хорошо-то как! Небо было чистым, без единого облачка, отливало такой синевой, что глаза просто отдыхали. Крыши домов блестели от солнца. За несколько лет коттеджный посёлок, тот, что был рядом – разросся, да и в деревне горожане купили несколько домиков и привели их в порядок.
Это хороший признак – обрадовано тогда решил Вадим. Тянуло его на природу, тянуло. Хотя вроде вырос в городе, и жил в нём большую часть времени, а всё равно хотелось из него вырваться, что он и старался сделать при первой же возможности. Сначала Вика удивлялась этому его желанию, затем подтрунивала, а потом и сама влюбилась в Беляниново. В его тихие тёплые вечера, когда можно посидеть на крылечке или на веранде с чашкой чая и просто слушать, как живёт округа, начиная от людей и заканчивая природой. А закат виден на всё небо – от края до края, такой лимонно-розовый. А утром если пораньше встать, то можно услышать тишину – благоговейную, безмятежную.
Летом, если отправишься на реку, то купание доставит истинное наслаждение, потому что вода в реке чистая и прохладная. На дне бьют ключи, а течение уносит даже самые грустные мысли. По крайней мере, так хочется думать.
А ещё можно отправиться в лес, наполненный всевозможными звуками, запахами, ветер здесь будто разговаривает с тобой. Жизнью наполнена каждая травинка, каждая букашка, спешащая по делу. Пахнет нагретая солнцем кора сосны. Пересвистываются птицы, сообщая лесу новости.
Вадим ещё немного постоял на крыльце, вошёл в дом. Виктория кормила дочь и одновременно готовила ужин. Завидев отца, девочка улыбнулась и сказала «тятя». Она отца называла тятей, один раз его в шутку так назвал дедушка, она запомнила. Вадиму нравилось это смешное «тятя».
– Что ты готовишь? – Зорин подошёл к жене, обнял её сзади. – Пахнет вкусно, – легонько поцеловал в шею.
– Ничего особенного, просто тушу картошку, мясо взяла готовое, его лишь надо разогреть, – пояснила Виктория, поправила очки. Посмотрела на супруга, одарив его улыбкой. – Вадимыч, я счастлива, по-настоящему, – призналась и тут же отобрала ложку у Василисы, которая пыталась запихнуть ложку в рот за щёку. Девочка уже поела и просто баловалась. На то, что мама отобрала ложку, Василиса отреагировала мгновенно, крикнув «неть!». Вика пригрозила ей пальцем.
– Мои дорогие, – Вадим усмехнулся и сел за стол. Потёр ладони, снял часы. – Знаешь, я тоже счастлив. Появление Васи, действительно, внесло в нашу жизнь не просто какие-то новые ощущения, что-то более яркое, оно внесло гармонию. И потом – я же до неё не знал, что такое быть отцом. А теперь понимаю – это самое прекрасное, что могло со мной случиться. Наша Васька – настоящее чудо, – теперь он отобрал у дочери свои часы, которую та успела стянуть со стола, и усадил её себе на колени.
– Она похожа на тебя, – Вика посмотрела на мужа, – такой же смешной чубчик на голове, густые длинные ресницы и задиристая.
– Ну, вот ещё, – возмутился Вадим, – нет у меня никакого чубчика и вовсе я не задиристый, – он щекотнул Василису. Она засмеялась.
– Между прочим, Ваську пора мыть и укладывать спать, – заметила Виктория, – и убери от неё подальше свои часы, смотри – опять тянется.
– Давай я сам её вымою и уложу спать, – предложил Вадим, подхватил дочь, усадил себе на шею и отправился в ванную комнату. Вика с умилением посмотрела им вслед. Зорин оказался очень внимательным и ласковым отцом. Даже когда был уставшим, всё равно находил время для дочери, читал ей, разговаривал и, конечно, баловал. Это была его принцесса. Он довольно быстро научился всему, что умеют заботливые отцы. Несколько раз звонил Фертовскому, спрашивал, вникал во всё, что говорил Николя. Одним словом, принимал самое активное участие во всём, что происходило в семье. Хотя временами мог уснуть прямо во время чтения книги Василисе, или даже игры.
Несколько раз Виктория заставала умилительную картину, когда супруг, сидя, засыпал прямо на коврике детской, рядом, привалившись к нему, Василиса либо тоже спала, либо перебирала игрушки и ворковала. Ну и, как все девочки, могла начать рисовать карандашом ему прямо что-то на лице. Такое тоже бывало.