Бретер

- Ты что-то как будто бы мне сказать хочешь,- ласково проговорила она, не распуская рук. Маша внутренне вздрогнула.

- Я? нет, маменька.

Мгновенное смущение Маши не ускользнуло от родительского внимания.

- Право, хочешь... Подумай-ка. Но Маша успела оправиться и вместо ответа со смехом поцеловала руку матери.

- И будто нечего тебе сказать мне?

- Ну право же, нечего.

- Я тебе верю,-возразила Ненила Макарьевна после непродолжительного молчания.-Я знаю, у тебя нет ничего от меня скрытного... Не правда ли?

- Конечно, маменька.

Маша, однако ж, не могла не покраснеть немного.

- И хорошо делаешь. Грешно было бы тебе скрываться от меня... Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, Маша.

- О да, маменька!

И Маша прижалась к ней.

- Ну, полно, довольно. (Ненила Макарьевна прошлась по комнате.) Ну, скажи же мне,- продолжала она голосом человека, который чувствует, что вопрос его не имеет никакого особенного значения,-о чем ты сегодня разговаривала с Авдеем Иванычем?

- С Авдеем Иванычем? - спокойно повторила Маша.- Да так, обо всем...

- Что, он тебе нравится?

- Как же, нравится.

- А помнишь, как ты желала с ним познакомиться, как волновалась?

Маша отвернулась и засмеялась.

- Какой он странный!-добродушно заметила Ненила Макарьевна.

Маша хотела было заступиться за Лучкова, да прикусила язычок.

- Да, конечно,- проговорила она довольно небрежно,- он чудак, но все же он хороший человек!

- О да!.. Что Федор Федорыч не приехал?

- Видно, нездоров. Ах, да! кстати: Федор Федорыч хотел мне подарить собачку... Ты мне позволишь?

- Что? принять его подарок?

- Да.

- Разумеется.

- Ну, благодарствуй,-сказала Маша,-вот благодар-ствуй!

Ненила Макарьевна дошла до двери и вдруг вернулась назад.

- А помнишь ты свое обещание, Маша?

- Какое?

- Ты мне хотела сказать, когда влюбишься.

- Помню.

- Ну, что ж?.. Еще не время? (Маша звонко рассмеялась.) Посмотри-ка мне в глаза.

Маша ясно и смело взглянула на свою мать.

"Не может быть! - подумала Ненила Макарьевна и успокоилась.- Где ей меня обмануть!.. И с чего я взяла?.. Она еще совершенный ребенок..."

Она ушла...

"А ведь это грех",- подумала Маша. VI

Кистер лег уже спать, когда Лучков вошел к нему в ком-на1у. Лицо бретера никогда не выражало одного чувства;

так и теперь: притворное равнодушие, грубая радость, сознание своего превосходства... множество различных чувств разыгрывалось в его чертах.

- Ну, что? ну, что?-торопливо спросил его Кистер.

- НУ, что! Был. Тебе кланяются.

- Что? онк все здоровы?

- Что им делается!

- Спрашивали, отчего я не приехал?

- Спрашивали, кажется.

Лучков поглядел в потолок и запел фальшиво. Кистер опустил глаза и задумался.

- А ведь вот,- хриплым и резким голосом промолвил Лучков,- вот ты умный человек, ты ученый человек, а ведь тоже иногда, с позволения сказать, дичь порешь.

- А что?

- А вот что. Например, насчет женщин. Ведь уж как ты их превозносишь! Стихи о них читаешь! Все они у тебя ангелы... Хороши ангелы!

- Я женщин люблю и уважаю, но...

- Ну, конечно, конечно,- перебил его Авдей.- Я ведь с тобой не спорю. Где мне! Я, разумеется, человек простой.

- Я хотел сказать, что... Однако почему ты именно, сегодня... именно теперь... заговорил о женщинах?

-Так!-Авдей значительно улыбнулся.-Так! Кистер пронзительно поглядел на своего приятеля. Он подумал (чистая душа!), что Маша дурно с ним обошлась; пожалуй, помучила его, как одни женщины умеют мучить.

- Ты огорчен, мой бедный Авдей; признайся... Лучков расхохотался,

- Ну, огорчаться мне, кажется, нечем,- промолвил он с расстановкой, самодовольно разглаживая усы.- Нет, вот видишь ли что, Федя,- продолжал он тоном наставника,- я хотел тебе только заметить, что ты насчет женщин ошибаешься, друг мой. Поверь мне, Федя, они все на одну стать. Стоит похлопотать немного, повертеться около них-и дело в шляпе. Вот хоть бы Маша Перекатова...

- Ну! Лучков постучал ногой об пол и покачал головой.

- Кажется, что во мне такого особенного и привлекательного, а? Кажется, ничего. Ведь ничего? А вот завтра мне назначено свиданье.

Кистер приподнялся, оперся на локоть и с изумлением посмотрел на Лучкова.

- Вечером, в роще...- спокойно продолжал Авдей Иванович.- Но ты не думай чего-нибудь такого. Я только так. Знаешь - скучно. Девочка хорошенькая... ну, думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь... а так, тряхну стариной. Бабиться не люблю - а девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьев. Это - по-настоящему, твое дело; да, вишь, у этого бабья глаз нету. Что я, кажись, перед тобой?

Лучков говорил долго. Но Кистер его не слушал. У него голова пошла кругом. Он бледнел и проводил рукою по лицу. Лучков покачивался в креслах, жмурился, потягивался - и, приписывая ревности волнение Кистера, чуть не задыхался от удовольствия. Но Кистера мучила не ревность: он был оскорблен не самим признанием, но грубой небрежностью Ав-дея, его равнодушным и презрительным отзывом о Маше. Он продолжал пристально глядеть на бретера и, казалось, в первый раз хорошенько рассмотрел его черты. Так вот из чего хлопотал он! Вот для чего жертвовал собственной наклонностью! Вот оно, благодатное действие любви!

- Авдей... разве ты ее не любишь? - пробормотал он наконец.

- О невинность! о Аркадия! - с злобным хохотом возразил Авдей.

Добрый Кистер и тут не поддался: "Может быть,- думал он,- Авдей злится и "ломается" по привычке... он не нашел еще новых слов для выражения новых ощущений. Да и в нем самом - в Кистере - не скрывается ли другое чувство под негодованием? Не оттого ли так неприятно поразило его признание Лучкова, что дело касалось Маши? Почему знать, может быть. Лучков действительно в нее влюблен... Но нет! нет! тысячу раз нет! Этот человек влюблен?.. Гадок этот человек с своим желчным и желтым лицом, с своими судорожными и кошачьими движениями, с приподнятым от радости горлом... гадок! Нет, не такими словами высказал бы Кистер преданному другу тайну любви своей... В избытке счастия, с немым восторгом, с светлыми, обильными слезами на глазах прижался бы он к его груди..."

- Что, брат? - говорил Авдей,- не ожидал, признайся? и теперь самому досадно? а? завидно? признайся, Федя! а? а? Ведь из-под носу подтибрил у тебя девчонку!

Кистер хотел было высказаться, но отвернулся лицом к стене. "Объяснять... перед ним? Ни за что!-шептал он про себя.- Он меня не понимает... пусть! Он предполагает во мне одни дурные чувства-пусть!.."

Авдей встал.

- Я вижу, ты спать хочешь,- проговорил он с притворным участием,-я тебе не хочу мешать. Спи Спокойно, друг мой... спи!

И Лучков вышел, весьма довольный собою.

Кистер не мог заснуть до зари. Он с лихорадочным упрямством перевертывал и передумывал одну и ту же мысль - занятие, слишком известное несчастным любовникам; оно действует на душу, как мехи на тлеющий уголь.

"Если даже,-думал он,-Лучков к ней равнодушен, если она сама бросилась ему на шею, все-таки не должен он был даже со мной, с своим другом, так непочтительно, так обидно говорить о ней! Чем она виновата? Как не пожалеть бедной, неопытной девушки?

Но неужели она ему назначила свидание? Назначила - точно назначила. Авдей не лжет; он никогда не лжет. Но, может быть, это в ней так, одна фантазия...

Но она его не знает... Он в состоянии, пожалуй, оскорбить ее. После сегодняшнего дня я ни за что не отвечаю... А не сами ли вы, господин Кистер, его расхваливали и превозносили? Не сами ли вы возбудили ее любопытство?.. Но кто ж это знал? Кто это мог предвидеть?..

Что предвидеть? Давно ли он перестал быть моим другом?.. Да полно, был ли он когда моим другом? Какое разочарование! Какой урок!"

Все прошедшее вихрем крутилось перед глазами Кистера. "Да, я его любил,- прошептал он наконец.- Отчего же я разлюбил его? Так скоро?.. Да разлюбил ли я его? Нет, отчего полюбил я его? Я один?"