Грех

Неизвестная отрава убивает медленно, старательно, аккуратно разрушая каждую клетку еще совсем нестарого тела. Ему нет даже пятидесяти... Сегодня он с трудом встает с постели, возможно, завтра для него уже не наступит. Яд – неизвестен. Сколько ему осталось – не знает никто. Смуглый темноволосый мужчина, откинувшись на обитые шелком подушки, сжал простынь, чтобы не взвыть от боли – нет, не физической, яд милосерден и почти не приносит страданий. Болит и ноет его душа. Он догадывается, кто позаботился о том, чтобы раньше времени спровадить его на тот свет, но он не в обиде – ему здесь давно все осточертело. Обидно другое – он может не успеть сделать нечто важное, и, черт возьми, так мало времени осталось на радость, ярким лучиком прорвавшимся сквозь темные годы тоски, ожидания и неубиваемой надежды. Ему не терпится поторопить время, несмотря на то, что его и так почти не осталось – взгляд то и дело скользит по резным дверям в ожидании заветной встречи. Встречи, о которой он и мечтать не смел. Встречи, ради которой он вопреки всему сейчас не умрет – он дождется своего визитера! Он должен успеть.

Светловолосая женщина в черном бархатном платье сидела рядом с постелью мужа, а рядом стоял ее сын – такой же светловолосый, как и мать, молодой парень двадцати двух лет с внимательным, цепким взглядом. Он едва заметно для окружающих сжал плечо без пяти минут вдовы, пытаясь подбодрить и поддержать. Облаченный в черную мантию нотариус рылся в бумагах, шептал что-то своему секретарю, передавая пожелтевшие от времени свитки, перевязанные атласной золотой лентой, архиепископу.  

- Кого мы ждем? – не выдержала женщина, но ответом ей стал лишь привычный молчаливый взгляд.

Не хотелось никого видеть, не хотелось разговаривать – надо бы сохранить силы для того, чтобы огласить свою последнюю волю и выйти навстречу желанному гостю. А может, зря он все это затеял? Зря позвал семейство? Нет, не зря. Ему нечего скрывать, пусть при свидетелях услышат его! А старик в смешных очках, больше похожий на волшебника из древних сказок, нежели на нотариуса, и архиепископ станут гарантами, что после смерти его не объявят сумасшедшим, и донесут до народа последнюю волю умирающего. Только бы успеть... «Ну где же ты? Почему так долго?! Погоди, Костлявая, не спеши, посиди у оконца, раздели мою последнюю радость! Сколько лет я жил, не зная, ради чего, сколько лет искал следы, затерявшиеся в цветущих полях! Неужели и сейчас ты лишишь меня последнего глотка радости? Погоди, старуха, отдохни с дороги, впереди у нас с тобой целая вечность...»  

Мужчина прикрыл глаза, и в тот же миг такой родной, любимый образ вновь отчетливо предстал перед ним. Несмотря на годы тоски и неведения, он помнил каждую черту милого лица. Она опять стояла перед ним – юная, красивая, трепетная. Смотрела, улыбалась и поправляла непослушные прядки каштановых волос... Его маленькая фея с лесного озера, его маленькая Тереза.